В Англии были великолепные правители женщины, королевы Елизавета и Анна вели их нацию к великим победам. Они надеются, что правление и этой женщины будет подобно правлению Елизаветы, но без ее тирании, и правлению Анны, но без ее слабости. Пусть будет навсегда отменено рабство, введены более гуманные методы борьбы с преступностью и предоставлена возможность народу получать образование. И тогда правление Виктории станет поистине великим и прославит ее.

– Очень милая речь, – заметила Виктория. Она не смогла сдержаться и покраснела от удовольствия. Двор находился в Виндзоре. Теперь у нее были на выбор несколько королевских дворцов, и новоявленной королеве нравилось переезжать из одного дворца в другой. Букенгемский дворец она предпочитала, когда останавливалась в Лондоне. Он вскоре должен был быть готов к ее приезду.

При дворе только что отобедали, и все собрались в дворцовой гостиной. Эти великолепные покои, пусть холодные и достаточно мрачноватые, как нельзя лучше подходили для вечерних приемов королевы. Как обычно, с Викторией был Мельбурн. За обедом он сидел по левую руку от нее.

Теперь, по прошествии нескольких месяцев, это место всегда оставляли для него. Королева взяла за правило: если за обедом присутствовали иностранные гости, то важному гостю отводилось место справа от нее. Но если разговор с ним становился скучным, она поворачивалась к Мельбурну. Или, как она его называла, «лорду М». Этим же именем она обозначала его в своем дневнике.

– Мадам, Рассел произнес прекрасную речь, а ведь он говорил сущую правду. Ваше правление будет самым великолепным правлением королевы в нашей стране, и ни к чему эти смехотворные упоминания по поводу наказаний, образования и тому подобного.

– Вы с ним не согласны? – спросила его Виктория. Ей не показалось странным, что Рассел упомянул об этих вещах. И когда лорд Рассел говорил о пересмотре системы наказаний, он имел в виду весьма небольшие изменения.

– Нет, не согласен! – заявил Мельбурн. – Мадам, я считаю, что желание все реформировать – опасно само по себе. Порядок вещей не следует менять. Я не против теории реформирования как таковой, я возражаю против практики – против желания разрушить системы, которые прекрасно служили нам столетиями и были действительно прочными и надежными. И ради чего? Ради новых понятий о том, что следует предоставить свободу и возможность голосовать людям, которые не умеют ни писать, ни читать, и ведут себя не лучше диких животных, если бы их впустили в эту комнату вашего величества.

– Ну, животных можно извинить, – заметила Виктория. – Я, например, очень люблю моих собак, но я вас понимаю, когда вы так говорите о людях.

Мельбурн серьезно продолжил:

– Мадам, низшим классам следует оставаться там, где они находятся в настоящий момент. Поверьте мне, У меня есть опыт. Я видел, как тень восстания нависла над страной, пока эти глупцы радикалы и некоторые люди из моей партии блеяли по поводу более короткого рабочего дня и лучшего образования детей. Ради бога, для чего им образование? Неужели человек должен быть образован, чтобы работать за ткацким станком или в поле? Это чушь, мадам, но это опасная чушь! Страна стоит на пороге нового столетия. Грядет эра процветания. Мы станем гораздо богаче, и тогда нам понадобится каждый час лишнего труда и новые продукты для наших рынков, а эти негодяи станут ограничивать время работы!

Королева нахмурилась:

– Но неужели они не понимают, что людям нужно работать? Вот если бы они остались без работы и умирали с голоду, тогда все было бы по-иному. Я работаю, и вы тоже, дорогой лорд М. Подумайте, сколько я должна подписать бумаг, а вся эта работа правительства… Но когда я еду по Лондону, всегда собирается толпа, чтобы посмотреть на меня. Значит, эти люди не так уж сильно заняты… хотя мне очень нравится, как они меня приветствуют, – быстро добавила она.