Она забила уши ватными пробками, отчего шум и голоса Альберта и Кёрфина звучали так, словно Рина играла в «Бочечные поболтушки» в самой наглухо запечатанной бочке из возможных.
Позади них падали на мощение обломки черепицы, горшки с размокшей от дождя землей, таблички и указатели, части кованых перил.
– Быстрее, Рина!
Альберт тянул ее изо всех сил, больно стиснув запястье, и они бежали, не разбирая дороги, под чертыхания Кёрфина.
– Да что вы, чокнулись совсем?! – вопил он. – Мы не Собирашки! И не колдуны! Мы люди! Обычные люди!
Дома выгнали их в широкий проулок, но и там все продолжало валиться с крыш, балконов и стен. Это было ни капли не похоже как на разбрасывание сухих цветов и конфет в честь Виндеров, так и на способ выразить им свою готовность помочь.
Срывались крюки на гнилых веревках, падали вешалки, катились по склону железные блины и гантели из спортивной школы.
Кажется, горожане не пытались убить их самолично, потому что тогда предметы летели бы со всех сторон, а они грохались на шлифованный булыжник, плитку и асфальт только позади, заставляя постоянно двигаться вперед. Улицы загоняли их, как добычу, и никто из троих не понимал, что происходит, и не успевал перевести дух – останавливаться было нельзя. Рина пыталась отыскать хоть какой-то ответ, чтобы уменьшить, сжать рыхлый ком паники, заполнивший голову, и начать ясно слышать и мыслить трезво, но даже для способа указать им правильную дорогу этот был уж слишком опасным и жестоким.
Горло горело от попытки наполнить легкие кислородом, Рина с трудом поспевала за Альбертом, который все тянул ее вперед, спотыкаясь о камни и толком не глядя, куда бежит. Бедолага Кёрфин давно отстал был от них, но длинные ноги давали ему большое преимущество, так что троице удавалось держаться компактным треугольником.
Каким-то чудом на освещенных участках пока не попадались Собирашки, а может, они там были, но их тоже напугало буйство домов. За очередной аркой, задернутой ширмой вьюнка, показался центральный торговый проспект, легко узнаваемый по белым камням мощения и анфиладам разбитых витрин. Он был ярко освещен кудесничьими фонарями, и Рина не помнила, чтобы эту улицу обозначали как безопасную, но все трое уже выбились из сил, а здесь было хоть сколько-то свободного пространства.
Они выскочили на перекресток, запаянный сверху металлическими дугами, похожими на ребра давно истлевшего чудовища. Раньше на этих дугах высоко над проспектом висели щиты с вывесками магазинов, рекламой, указателями и объявлениями для тех, кто въезжал в город по торговому тракту. Папа и Альберт всегда выискивали в этих записях интересные мероприятия, а маме с Риной больше нравилось читать забавные поздравительные речи и публичные предложения руки и сердца, которые бабушка Вельма считала абсурдной пошлостью и пустой тратой денег. Сейчас же это был просто голый арочный скелет.
– Да что тут творится? – прохрипел Кёрфин, цепляясь за спасительную фляжку с водой. – Это что, какое-то колдовство? Может, старуха правда натравила их на нас, как Фазула?
Рина пыталась отдышаться и захлебнулась внезапным порывом ветра, ударившим лицо. А потом такой же порыв разметал волосы на затылке, заставив все тело покрыться мурашками. Пряди у висков, кое-как заплетенные в две тоненькие косички, хлестали по щекам и лезли в глаза. Ветер был такой сильный и вездесущий, что Рина даже пошатнулась, и все мысли на секунду выдуло из ее головы.
– Наверное, проклятие снято! – радостно крикнул Альберт. – Это же ветер! Ветер вернулся!
Но сестра его энтузиазма не разделяла. Хотя бы потому, что с обеих сторон проспекта – впереди и позади троицы – нарастал грохот.
– Проводники ведут к нам Собирашек!
Рина оказалась права. Торговую улицу забили кудесники разных форм и размеров, а свободные проулки дома завалили обломками собственных стен, мебелью, арматурой и черепицей. |