Много бывало таких звёздных ночей, над головой прозрачный купол, субпурпурный неон очерчивает кабинетный синтезатор, когда пальцы Зойда ползали по клавишам на автопилоте, а ум его развлекался скорбями, сопутствовавшими текущему саморазрушению его семейной жизни. Перестоев в Л.А. обычно хватало лишь на телефонные звонки, которых она ему не возвращала, редко — на визиты к Прерии и её бабушке, но никогда больше — на встречи с Френези, которая, как правило, уже ускользала прочь. На западных направлениях работа Зойда за клавишами, как таковая у танцорок хулы, огнеедов, коктейльных официанток и барменов, состояла в отвлечении пассажиров от мыслей о том, что ждёт их в гонолульском конце перелёта, багаж отправлен не туда и незасекаем, отсутствующие автобусные трансферы в отели, где уже потеряли все брони, Джек Лорд, как это обещали в буклете, не появится для совместной фотосъёмки. Едва ли не полностью непредсказуемое расписание «Кахуны» влекло за собой прилеты, чьё время терялось в часах собачьей вахты, когда службе аэропортовой безопасности не терпится играть роли с неприятными подтекстами, третируя одиноких женщин, тряся торчков, оскорбляя престарелых и чужестранных, пялясь, подкалывая, пытаясь что-нибудь раскочегарить. Где же традиционные местные милашки с цветочными леями, по одной на каждую сходящую с трапа шею?

— Вам что ли? — все вооружённые господа в мундирах разразились пронзительным лаем хохота. — В такой час? Зачем ещё?

А ещё бывало небо — нечто, происходившее между аэровокзалами. До Зойда долетали слухи ещё с первой встречи в «Космическом ананасе», а затем от сотрудников, вроде Гретхен, поддельной полинезийской официантки в баре, коей он представился в сопровождении ми-бемоль-септаккорда и некоего оригинального материала, гласившего:

— задолго до последних тактов коего она обычно его хватки избегала, несмелый, давайте начистоту, для начала, светский подход, учитывая туман послебрачной недооценки, в котором он тогда всё время рылся наощупь, хотя, вообще-то, не столь безнадёжно оскорбительный, чтобы Гретхен не присуждала ему очки за старания. Какое-то время спустя они добились киля достаточно ровного, чтобы она ему начала поверять услышанное, а ещё немного погодя — и лично увиденное. Летательный аппарат, что подтягивался к борту и, выровняв курс и скорость ровно до оных у реактивного лайнера, зависал там, в пятидесяти футах, безоконный, почти невидимый, иногда часами.

— НЛО?

— Не… — она помялась, юбчонка из травы, на самом деле полиэстеровая, ритмично шелестя, — то, что мы б назвали НЛО…

— А кто?

— Просто они выглядели слишком знакомыми… с земли, верняк, а не с… оттуда или как-то.

— Ты когда-нить видела, кто на них летает?

Глаза её заметались во все стороны, куда только могли, и только потом она ответила:

— Я не чокнутая, спроси Фиону, спроси Ингу, мы все их видали.

Он сыграл четыре такта «Ты веришь в волшебство?» и прищурился ей, глаза преимущественно не отлипали от синтетической юбки.

— А я их увижу, Гретхен?

— Надейся, что нет, — но, как ей выпало вскоре добавить, надеялся он, должно быть, не слишком прилежно, потому как на обратном же рейсе из «ЛАКСа», где-то в 37 000 футах над серединой океана, праздничный авиалайнер-гигант был взят, как торговые суда вместе с грузом — пиратами на абордаж, лёгкая добыча, алюминиевый корпус изыскан, что яйцо малиновки, другим, сплошным, сам помельче, а масса и скорость покруче.