А Романо… Романо оценил бы лишь пышную магнолию, источающую пряный аромат.
Никогда! Она всхлипнула, закрыла лицо рукой и выбежала из библиотеки, столкнувшись на узкой галерее с Романо. Он осторожно придержал ее, словно она могла разбиться. Вот смешной! Пусть этот мир побережется.
Она чувствовала себя стальной и шипастой, как моргенштерн. И такой же глупой.
– Слушай, – сказала она сквозь слезы, – и отвечай быстро и честно. Тогда ночью, после дня моего рождения… Ты был у меня под дверью?
Он напрягся.
– Ты меня ждала? Если бы я знал…
Она помотала головой, не то смеясь, не то плача, он ничего не цонял, она оттолкнула его и побежала дальше.
Она стукнула в дверь, сообщая о своем приходе, затем толкнула ее и вошла, неся на подносе чашку теплой воды для отмачивания заскорузлых старых бинтов, чистый холст для перевязки и болеутоляющее питье.
Темные волосы с сединой разметались по грубому льну подушки, круги бессонницы и боли под глазами, худые плечи, обтянутые сорочкой какой‑то мертвенной чистоты и белизны, на фоне которой еще явственнее было видно, какое у него серое лицо. Лицо было повернуто к окну. Он мог смотреть на снег часами, не шевелясь, даже не делая попытки повернуться. Взглянул на нее, как на чужую. Его искалеченная рука лежала поверх одеяла, словно разгораживая их, и он с каким‑то извращенным болезненным наслаждением надстраивал над нею, как над фундаментом, прозрачную, невидимую стену, с каждым днем воздвигавшуюся все выше, становившуюся все прочнее. Она отчетливо видела его отвращение к этому бесполезному обрубку, его попытки отстраниться и сделать вид, будто он не имеет ничего общего с его идеальным телом.
Она села рядом, ласково погладила эту руку, смочила бинт теплой водой. Лицо лорда Грэя исказило предчувствием болезненной процедуры.
– Я бы предпочел, чтобы это сделал Оттис, – нелюбезно сказал он.
– Не думаю, что он причинит меньше боли, – возразила Лея.
– Да, но при нем я смог бы ругаться.
Она улыбнулась без лишних слов, ловко и быстро сделала все, что было необходимо и что она привыкла делать.
– У меня к вам разговор, – сказала она между делом. – Согласитесь меня выслушать?
– Нет, – усмехнулся он. – Встану и уйду. Какая у тебя неразрешимая проблема?
– Лорд Грэй, – начала она, – я больше не могу быть вашей ученицей.
Его лицо напряглось.
– Разумеется, – сухо согласился он.
– Боюсь, вы не совсем правильно меня поняли. Препятствием для меня является ваш известный принцип. – Она опустила глаза и обнаружила, что теребит поясок. – Вы не спите с ученицами. Я подумала и решила, что ученичеством я могла бы пожертвовать…
Она надеялась, что он хотя бы улыбнется.
– Девочка, – сказал он утомленно, – ты порешь чушь. Зачем тебе старик и калека? Ты можешь больше иметь в этой жизни. Я на двадцать пять лет старше тебя.
В груди разлилось тепло. Посчитал!
– Но ведь не на двадцать шесть?
– Заканчивай эти глупости и дай мне отдохнуть. Ненавижу жалость.
Она обхватила ладонями его раненую руку и прикоснулась ею к своему лицу.
– Я вас люблю, – сказала она из‑за этой защиты. – Давно. Всегда. Я… жажду каждой клеточки вашего тела. Мне от вас ничего не нужно… кроме вас. Брак со мной был бы для вас мезальянсом, я знаю. Вам не нужно на мне жениться. Я согласна так. Вот… – она выдохнула, чувствуя себя на грани сердечного приступа, – сказала. Вы теперь вправе вышвырнуть меня… даже без скатерти… я не обижусь. Но прежде дайте мне шанс! Позвольте мне поцеловать вас?
– Дерьмо, – сказал лорд Грэй. |