Он был настолько наивен, что собирался заниматься птицами в жутковатой атмосфере нарождающейся диктатуры, когда в стране объявили военное положение и вооруженные люди контролировали самый воздух, который мы вдыхали. Он даже подумывал, не поставить ли ему палатку и не разбить ли на пляже лагерь.
– Послушайте, не валяйте дурака. Вы хотите, чтобы вас убили? – спросила я незнакомца.
– Я уже несколько лет подряд приезжаю в вашу страну каждое лето, сеньора. Меня ни разу не грабили, – отозвался он.
– Вместо грабителей у нас теперь хозяйничают солдаты.
– Я дипломат, – сказал он.
– Паспорт вас не спасет, они могут выстрелить, не выясняя, кто вы и откуда. Лучше бы вам переночевать в доме.
– Пусть поспит в кровати Торито, а если Торито вернется сегодня вечером, придется лечь на пол, – предложила Факунда.
Так этот человек вошел в нашу жизнь, Камило. Он был чиновником норвежского министерства иностранных дел, временным поверенным в делах, в Нидерландах его ждали жена и двое детей. Он признался, что обожает Латинскую Америку и за отпуск объездил ее всю с севера на юг, особенно привлекала его наша страна. Факунда усыновила его как неразумного мальчонку, и в течение многих лет, приезжая следить за своими птицами, он неизменно останавливался в Санта Кларе.
После тринадцати дней бесплодного ожидания появилась Яима верхом на муле. Знахарка индианка, которую время щадило многие десятилетия, в конце концов поддалась его безжалостному напору. Я не видела ее со дня похорон тетушки Пилар и, честно сказать, думала, что она умерла, но, несмотря на облик тысячелетней ведьмы, она оставалась такой же сильной и в ясном уме, как и всегда. Она знала меня еще девочкой подростком, но никогда не проявляла ко мне ни малейшего интереса, вот почему я удивилась, когда она заявила, что у нее для меня сообщение, которое перевела Факунда, потому что испанский Яимы был таким же ущербным, как и мое знание ее языка.
– Фучана, большого друга, забрали солдаты.
Факунда упала на колени и зарыдала, я же думала только о сыне.
– Фучан ехал с другим мужчиной, молодым. Что с ним случилось, Яима? – набросилась я на знахарку.
– Фучана мы видели. Другого не видели. Будет церемония для Фучана. Мы скажем.
Это означало, что индейцы считали Торито мертвым.
Если Торито был один, он наверняка шел обратным путем, а это означало, что мой сын мог убежать. Я ни на мгновение не допускала мысли, что этот добряк выполнил свое обещание ни в коем случае не позволить военным взять Хуана Мартина живым. Надо было спасать Торито, и единственное, что пришло мне в голову, – обратиться к Хулиану. Благодаря своим связям он наверняка мог выяснить его судьбу и судьбу нашего сына. Мы боялись, что телефоны прослушиваются и за каждым гражданином установлена слежка, что, разумеется, было маловероятно, но никто не осмеливался проверять, насколько преувеличены эти слухи. У меня выбора не было.
Хулиан жил в Майами и не имел постоянного места жительства в нашей стране; приезжая, он останавливался в столице или Сакраменто, всегда в одних и тех же отелях. Я позвонила в оба отеля с науэльского телефона автомата – даже по прошествии стольких лет телефона на ферме по прежнему не было и оставила сообщение, что вечером попробую позвонить еще раз.
– Ты хочешь меня предупредить о крестинах Камило? Крестным будет его дядюшка, я угадал? – спросил меня Хулиан прежде, чем я успела произнести хоть слово.
– Угу… – ответила я, сбитая с толку.
– А как поживает дядюшка?
– Я не знаю. Ты можешь приехать?
– Я буду завтра в отеле «Бавария», у меня там встреча. Заодно загляну к тебе.
Этот нелепый диалог подтвердил размах творившегося вокруг насилия, о чем предупреждал Хуан Мартин. |