– Мне повезло, что я встретила твою семью, Хосе Антонио; вы отнеслись ко мне очень хорошо. В общем, идти мне некуда. Умру здесь, если вы не возражаете.

– Ты не умрешь, Джозефина, – пробормотал Хосе Антонио, опустив глаза, потому что в этот миг понял, какое важное место занимает она в его жизни.

Узнав, что гувернантка вознамерилась умереть в нашем доме, отец поначалу хотел силой посадить ее на ближайший океанский лайнер, отчаливающий из порта, чтобы агония и смерть женщины, к которой я так привязалась, не нанесли мне травму. Однако Хосе Антонио впервые в жизни осмелился ему возразить.

– Если вы ее выгоните, я никогда вам этого не прощу, – объявил он и принялся убеждать отца, что его долг как христианина – попытаться спасти девушку любыми доступными средствами, несмотря на мрачные прогнозы доктора. – Если мисс Тейлор умрет, Виолета будет страдать, но все поймет. Она уже достаточно большая. Но она никогда не поймет, если гувернантка внезапно исчезнет. Я беру на себя ответственность за мисс Тейлор, отец, вам не нужно о ней беспокоиться, – сказал он.

И слово свое он сдержал.

Бригада врачей во главе с самым знаменитым хирургом прооперировала мисс Тейлор в военном госпитале, в то время лучшем в стране. За нее замолвил слово английский консул, с которым отец был знаком благодаря экспортным операциям. В отличие от государственных больниц, таких же бедных, как их пациенты, и редких частных клиник, куда обращались те, кто мог позволить себе заплатить, хотя медицинское обслуживание там было посредственным, военный госпиталь можно было сравнить с  самыми престижными больницами в Соединенных Штатах и Европе. Лечились в нем исключительно офицеры и дипломаты, но при наличии хороших связей делались исключения. Здание, современное и прекрасно оборудованное, было окружено обширным садом, где прогуливались выздоравливающие, а администрация, вышколенная самим полковником, обеспечивала безупречную чистоту и уход.

Мама и брат отвезли пациентку на первую консультацию. Медсестра в накрахмаленной форме, поскрипывавшей при каждом движении, проводила их в кабинет хирурга – мужчины лет семидесяти, лысого, аскетичного, с надменными манерами человека, привыкшего командовать. После тщательного осмотра за перегородкой, разделяющей кабинет на два помещения, он объяснил Хосе Антонио, напрочь игнорируя присутствие двух женщин, что, вероятнее всего, опухоль злокачественная. Можно попытаться замедлить ее рост с помощью облучения, поскольку удаление хирургическим путем представляет собой большой риск.

– Если бы я была вашей дочерью, доктор, вы бы попытались? – вмешалась мисс Тейлор, такая же невозмутимая, как и обычно.

После паузы, показавшейся всем вечностью, врач кивнул.

– Тогда назначайте дату операции, – попросила она.

Через два дня ее положили в больницу. Свято верившая в то, что самое простое – говорить правду, перед больницей мисс Тейлор сообщила мне, что в животе у нее апельсин, его нужно вытащить, но это непросто. Я умоляла ее взять меня с собой, чтобы быть рядом во время операции. Мне было семь, но я очень к ней привязалась. Впервые за время нашего знакомства мисс Тейлор заплакала. Затем попрощалась с каждым из слуг, обняла Торито и тетушек, которым поручила в случае необходимости раздать ее вещи всем, кто захочет иметь что нибудь в память о ней, и вручила моей матери пачку фунтов стерлингов, перевязанную ленточкой.