Изменить размер шрифта - +
Я все объясню твоим родным.

– Боюсь, роднее вас у меня никого нет, – возразила гувернантка и поведала ему то, о чем раньше ее никто не спрашивал.

Дед Джозефины Тейлор действительно был ирландец, казненный за оскорбление британской короны, но, рассказывая о нем брату, она умолчала об отце, злобном алкоголике, чья единственная заслуга состояла в том, что он был потомком славного борца за справедливость. Мать, оставшаяся с детьми в нищете, умерла молодой. Младших распределили между родственниками; старшего, одиннадцатилетнего, отправили на угольную шахту; а сама мисс Тейлор девяти лет поступила в приют к монахиням, где зарабатывала на пропитание в прачечной, которая была главным источником дохода этого заведения, в надежде, что какая нибудь добрая душа ее удочерит. В прачечной ей достался поистине геркулесов труд: мылить, полоскать и отстирывать, вываривать в огромных чанах, крахмалить и гладить чужую одежду.

В двенадцать лет, когда надежды на удочерение уже не было, ее поместили в качестве горничной за стол и кров в дом английского офицера, где она работала до тех пор, пока хозяин не повадился систематически ее насиловать, хотя она была еще подростком. В первый раз он ввалился ночью в комнату рядом с кухней, где она спала, заткнул ей рот и влез на нее без лишних слов. Потом установил распорядок, который бедная Джозефина знала наизусть. Военный дожидался, когда уйдет жена, занятая благотворительностью и походами в гости, и жестом указывал девочке следовать за собой. От испуга она подчинялась, не догадываясь о том, что можно дать отпор или сбежать. В конюшне офицер сек ее хлыстом, стараясь не оставлять явных отметин, а затем предавался одним и тем же развратным утехам, которые она терпела, отдавая тело на волю истязателя и полагая, что надеяться на помилование бессмысленно. «Это пройдет, это закончится», – беззвучно повторяла она себе.

Через несколько месяцев жена обратила внимание, что горничная ходит по дому как в воду опущенная, жмется по углам и дрожит, когда возвращается муж. За годы замужества она не раз замечала в нем кое какие особенности, которые предпочла игнорировать, придерживаясь теории, что если явление никак не называть, его будто бы и не существует. Пока соблюдены внешние приличия, нет нужды копать глубоко. У всех есть секреты, думала она. Но со временем заметила, что другие домочадцы шушукаются у нее за спиной, а соседка как то спросила, не бьет ли ее супруг лошадей в конюшне – оттуда доносятся свист хлыста и чьи то стоны. Тогда то она и смекнула, что следует выяснить поподробнее, что творится у нее под крышей, прежде чем об этом узнают другие. В итоге ей удалось застать мужа с хлыстом в руке, а служанку – полуголую, связанную и с кляпом во рту.

Хозяйка не выставила Джозефину на улицу, как это часто случалось в подобных случаях, а отправила в Лондон в качестве компаньонки к своей матери, взяв с нее клятву, что она никому не расскажет о поведении мужа. Скандала следовало избежать любой ценой.

Новая хозяйка оказалась крепкой вдовой, много путешествовала по свету и собиралась заниматься этим и впредь, а для таких целей ей нужна была компаньонка. Вдова была высокомерна и тиранична, но у нее имелась склонность к педагогической деятельности, и она вознамерилась превратить Джозефину в образованную барышню: кому охота путешествовать в обществе ирландской сироты с манерами прачки. Первым делом нужно было убрать акцент, истязавший ее слух, и заставить Джозефину говорить как уроженку Лондона из высшего общества; следующим шагом было обратить ее в англиканскую веру.

– Паписты невежественны и суеверны, поэтому бедны и плодятся как кролики, – утверждала дама.

Она без труда достигла своей цели, поскольку особой разницы между двумя церквями Джозефина не видела и в любом случае предпочитала держаться подальше от Бога, который так скверно относился к ней с самого рождения. Научилась безупречно вести себя на публике, строго контролировать эмоции и манеру себя держать.

Быстрый переход