Домашние полагали, что раз уж гувернантку выписали из Лондона, она свое дело знает.

Мисс Тейлор заявила, что я уже слишком взрослая, чтобы спать в колыбельке, подвешенной в маминой спальне, и велела принести в свою комнату вторую кровать. Первые две ночи она придвигала к двери комод, чтобы я не сбежала, но вскоре я смирилась со своей участью. Затем она решила научить меня одеваться и есть самостоятельно: оставляла меня полуголой до тех пор, пока я сама не надену на себя хотя бы что то из одежды, а затем усаживала перед тарелкой и давала мне ложку, дожидаясь с невозмутимостью монаха трапписта , когда я как следует проголодаюсь и начну есть. Результаты превзошли все ожидания, очень скоро чудовище, надрывавшее нервы обитателей дома, превратилось в нормальную девочку, которая повсюду следовала за гувернанткой, очарованная запахом ее бергамотового одеколона и пухлыми ручками, порхавшими в воздухе, как голуби. По мнению отца, я целых пять лет умоляла домашних установить мне границы и наконец то их обрела. Мама и тети расценивали его слова как упрек, но и они вынуждены были признать радикальные перемены. Атмосфера в доме смягчилась.

На фортепиано мисс Тейлор играла с большим вдохновением – не сказать талантом – и пела баллады тоненьким, но уверенным голоском; хороший слух помог ей быстро заговорить на посредственном, но вполне понятном испанском языке, включающем крепкие словечки из словаря моих братьев, которые она произносила, не понимая их значения. Благодаря акценту слова эти звучали не так грубо, и поскольку никто ее не поправлял, она употребляла их и дальше. Она плохо усваивала тяжелую пищу, однако с поистине британской стойкостью переносила национальную кухню, как и зимние ливни, сухую и пыльную летнюю жару и подземные толчки, заставляющие плясать лампы под потолком и передвигавшие стулья, что окружающие воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Зато не терпела, когда в третьем патио забивали животных, называла это диким и жестоким обычаем. Ей казалось бесчеловечным есть тушеного кролика или курицу, знакомых лично. Когда Торито зарезал козу, которую перед этим три месяца откармливал ко дню рождения хозяина, мисс Тейлор слегла с лихорадкой. После этого тетушка Пилар решила мясо покупать, хотя не видела разницы между убийством бедного животного на рынке или дома. Надо уточнить, что это была не та коза, которая выкормила меня во младенчестве, – та умерла от старости несколько лет спустя.

В двух зеленых латунных сундуках, привезенных мисс Тейлор, лежали учебники и художественные книги на английском языке, микроскоп, деревянный ящик с необходимым для химических экспериментов оборудованием и двадцать девять томов новейшей «Британской энциклопедии», изданной в 1911 году. Мисс Тейлор утверждала, что если что то отсутствует в энциклопедии, значит этого нет вовсе. Ее наряды состояли из двух приличных платьев и подходящих к ним шляпок – в одном из них, горчичного цвета, она спустилась с корабля – и пальто с меховым воротником из какого то плохо идентифицируемого млекопитающего; остальной гардероб представлял собой простые юбки и блузки, поверх которых она накидывала пыльник. Одевалась и раздевалась гувернантка с акробатической ловкостью, так что я ни разу не видела ее в белье, тем более обнаженной, хотя жили мы в одной комнате.

Мать присматривала за тем, чтобы перед сном я молилась по испански, потому что английские молитвы могут содержать в себе ересь и кто знает, поймут ли их на небесах. Мисс Тейлор принадлежала к англиканской церкви, и это освобождало ее от походов с семьей к мессе и участия в молебнах. Мы ни разу не видели, чтобы она читала Библию, которую держала на тумбочке, или пыталась кого то обратить в свою веру. Дважды в год она посещала англиканскую службу, которая проводилась у кого нибудь из жителей британской колонии, где пела гимны и общалась с другими иностранцами, с которыми обычно пила чай и обменивалась журналами и романами.