– Да, конечно. Нужно дождаться, пока этот дегенерат убьет Сусану, чтобы вы подписали запретительный ордер. И вы так запросто об этом рассуждаете?

– Успокойтесь, дорогая. Я лично позабочусь о том, чтобы обидчик получил строгий выговор, это может означать даже увольнение из полиции.

– А если бы речь шла о вашей дочери или внучке, вы бы успокоились, зная, что этот тип на свободе и может снова напасть?

Сусана все еще лежала в больнице, когда ее сожитель явился на ферму под предлогом, что он соскучился по детям и хочет их увидеть. На нем была полицейская форма, за поясом револьвер. Он объяснил, что Сусана от природы неуклюжа и свалилась с лестницы. Факунда и Нар сиса подняли страшный крик и не позволили ему увидеть детей; Сусанин сожитель убрался, поклявшись напоследок, что скоро вернется и тогда они увидят, на что он способен. Я поняла, что судья дал мне обещание только затем, чтобы от меня отделаться.

– Сусана должна немедленно бросить этого человека. Насилие всегда идет по восходящей, – сказала я Фа кунде.

– Она не посмеет, Виолета. Этот парень угрожает убить ее и детей тоже.

– Придется их спрятать.

– Спрятать? Где?

– У меня дома. После выписки я заберу ее из больницы. А ты подготовь детей.

Худую и испуганную Сусану и двух ее малышей я отвезла к себе домой, где их поджидала Этельвина. Гипс пока не сняли. По дороге у меня было время поразмыслить и над собственной судьбой. Я многие годы терпела побои Хулиана Браво, не называя их «домашним насилием» и стараясь найти ему какое нибудь оправдание: это несчастный случай; так получилось, потому что он слишком много выпил; я сама спровоцировала; у него проблемы, и он отводит душу, но это не повторится, он поклялся, он просит прощения. Меня ничто не связывало с Хулианом, он не был мне нужен, я была свободна и обеспечивала себя самостоятельно, однако потребовались годы, чтобы положить конец рукоприкладству. Может быть, я его просто боялась? Да, в какой то степени виной тому был страх, но также и неуверенность, эмоциональная зависимость, инертность и привычка помалкивать, которая мешала мне говорить о том, что со мной происходит; я пряталась от себя и других.

Этельвина считала, что Сусане повезло, в нашем доме она в безопасности, но есть миллионы других пострадавших, которым деваться некуда. Фонд Ньевес финансировал несколько приютов для женщин, ставших жертвами жестокого обращения, но их не так много, предстояло открыть гораздо больше. Побеседовав с женщиной, которая руководила одним из них и хорошо знала истории жертв, находящихся на ее попечении, поскольку сама в свое время пережила нечто подобное, мы пришли к выводу, что, сколь бы ни увеличивалось количество приютов, их никогда не будет достаточно. Она сказала, что насилие в отношении женщин – секрет полишинеля и о нем следует трубить на весь свет, чтобы все знали.

– Разоблачать, просвещать, защищать, наказывать виновных, издавать законы – вот что нам предстоит, Виолета, – сказала она.

В общем, Камило, я определила задачу своего фонда. Это вдохнуло в меня энергию и энтузиазм, несмотря на так называемый «третий возраст», хотя в моем случае он уже четвертый или пятый. Теперь фондом занимается Майлен Кусанович, та, что еще подростком жаждала справедливости. А пока эта малышка посвящала свое свободное время феминизму, ты умудрился влюбиться по уши в эту кассиршу из супермаркета. Сколько же у меня было с тобой головной боли, Камило!

Сусана и ее дети, которых я забрала к себе, чтобы спрятать на несколько дней от чертова полицейского, прожили с нами несколько лет: возвращаться в Науэль было опасно, бывший сожитель Сусаны мог их разыскать. Харальд оплатил девушке новые зубы, она перестала закрывать руками лицо и могла улыбаться сколько угодно, и мы обнаружили, что она очень похожа на свою бабушку Фа кунду в молодости.