Ритуал с бубном длился часами. В середине Яима сделала короткий перерыв, зажгла свежую веточку шалфея, снова очистила комнату ароматным дымом и влила в рот пациентке еще одну порцию настоя. Сначала тетушки Пия и Пилар читали христианские молитвы; Лусинда наблюдала, пытаясь запомнить детали, чтобы потом записать в блокнот; Факунда подпевала Яиме на их языке, а я, съежившись от спазмов в животе, гладила маму, но вскоре замкнутое пространство, дым, удары в бубен и присутствие смерти всех погрузили в транс. Никто не двигался. Каждый удар бубна отдавался эхом в моем теле, пока я не перестала защищаться от боли и не поддалась странному оцепенению.

Я пребывала в состоянии полусна – не нахожу другого объяснения пережитому мной исчезновению времени и пространства. Невозможно описать словами растворение в черной пустоте вселенной, где исчезли тело, чувства и память, исчезла сама пуповина, связывающая нас с жизнью. Не осталось ничего – ни настоящего, ни прошлого, и в то же время я стала частью всего сущего. Не уверена, что это было духовное путешествие, потому что среди прочего исчезла и способность предвидеть, которая позволяет нам верить в душу. Думаю, это было похоже на смерть и я снова переживу нечто подобное, когда настанет мой последний час. Я пришла в сознание, когда гипнотические удары в бубен смолкли.

По окончании церемонии Яима, такая же измученная, как и другие женщины, выпила мате, который поднесла ей Факунда, а затем повалилась в углу, чтобы восстановить силы. Дым рассеялся, и я увидела, что мама крепко спит и дышит легко и свободно. За остаток ночи приступы удушья не повторялись; пару раз я подносила к ее рту зеркальце, чтобы проверить, жива ли она. В четыре часа утра Яима трижды ударила в бубен и объявила, что Мария Грасия отошла к Отцу. Я лежала в постели рядом с мамой, держа ее за руку, но ее уход был таким безмятежным, что я и не заметила, как она умерла.

Мы, шестеро детей дель Валье, доставили мамин гроб на поезде в столицу, чтобы похоронить рядом с мужем в фамильной усыпальнице. В течение нескольких месяцев я не могла оплакивать ее смерть. Я часто думала о маме с тяжестью в сердце, вспоминая годы, прожитые бок о бок, упрекая ее за постоянную печаль, за недостаток любви ко мне, за то, что она так мало делала для того, чтобы мы стали ближе как мать и дочь. Я злилась на то, что у нас был шанс, но мы его упустили.

Однажды вечером, оставшись в конторе одна, занятая какими то заказами, я почувствовала, как внезапно воздух сделался ледяным, и, подняв глаза, чтобы проверить, не открыто ли окно, увидела маму: она стояла возле двери в дорожном пальто и с портфелем в руке, будто ждала поезда. Я не двигалась и перестала дышать, чтобы ее не спугнуть.

– Мама, мама, не уходи, – беззвучно попросила я, но через мгновение она исчезла.

И тут я наконец разрыдалась. Поток безудержных слез очистил меня, так что ничего не осталось от обиды, вины и дурных воспоминаний. С тех пор дух моей мамы следует за мной неотступно.

9

Траур после маминой смерти, который по тогдашнему обычаю длился год, а также Вторая мировая война отсрочили мой брак с Фабианом. Ветеринары в ту пору не особенно ценились – все сельское хозяйство, включая животноводство, как будто застряло в предыдущем веке. Если выходцы из Европы у себя на фермах уже переходили на позаимствованные в Соединенных Штатах более эффективные способы обработки земли, то мелкие фермеры, такие как Ривасы, пахали на мулах или одалживали у соседей волов. Крупный рогатый скот походил на Клотильду и Леонор, терпеливых и добродушных коров без претензий на большее.