Тот покачал головой:

– К сожалению, нет. Я еще раз связался со своим другом из службы безопасности полетов и попросил его узнать побольше о маршруте вашей дочери, но пока еще жду от него ответа. Полиция не сказала вам ничего полезного?

– У них то же самое. Они тоже пытаются разузнать побольше. Это просто ужасно! Все такие спокойные… Полицейский в разговоре со мной назвал Мэйделин «маленькой бунтаркой». Это же кошмар!

Патрик Вейш понимающе кивнул.

– На фотографии, которую вы только что рассматривали, изображены мы с отцом. На благотворительном балу, четыре года назад.

– Простите, я не хотела проявлять чрезмерное любопытство…

Хозяин дома поднял руки, успокаивая ее:

– По телефону вы спросили меня, представляю ли я себе, с чем могут быть связаны слова «красавица и чудовище». Посмотрите на эту картину. Это тоже мой отец. Портрет написан через два года после того, как была сделана та фотография, которую вы видели. – И он указал на картину маслом, которая висела высоко над камином, из за чего Хелен заметила ее только теперь.

Взглянув на нее, она невольно вздрогнула. Там было изображено чудовище. Но уже в следующее мгновение она отбросила эту мысль. В человеке на портрете она узнала Павла Вейша. Те же глаза. И лишь бесстрашие, которым он лучился на фотографиях, исчезло из его взгляда. Те же белые зубы, блестящие за слегка приоткрытыми губами. Вот только все остальное выглядело совершенно иначе. Словно на мужчине была резиновая маска. Кожа напоминала латекс, вместо аккуратной прически блестела лысина, покрытая шрамами, как и его лицо. От носа остались лишь два отверстия в плоти. Шея, похожая на шею девяностолетнего старика, была спрятана за воротником рубашки, обвитым галстуком, узел на котором был таким огромным, словно кто то с его помощью пытался удержать это создание в одежде.

Хелен перевела взгляд на Патрика Вейша, наблюдавшего за ней.

– Примерно так же реагирует на него большинство людей. Авария вертолета неподалеку от Аспена – мой отец был единственным, кто выжил тогда. Но шестьдесят процентов его кожи сгорело.

Хелен судорожно сглотнула.

– Такой контраст по сравнению с другими его фотографиями… – Это была жалкая попытка оправдать свою несдержанность.

– Думаю, именно этот контраст он и пытался запечатлеть, выставив фотографии. – В голосе Патрика Вейша прозвучало нечто, чего Хелен никак не ожидала: горечь. – После аварии он очень изменился. И я имею в виду не только внешность. Вообще все. Он вернулся сюда, в Польшу, спрятался от всего мира.

Хелен кивнула. Ей показалось, что она понимает Павла Вейша. Достаточно было вспомнить свою реакцию, за которую ей по прежнему было стыдно: должно быть, жизнь стала для него настоящей пыткой. Однако, судя по всему, старший Вейш подошел к вопросу серьезно, иначе он не стал бы увековечивать свои ожоги в масле и вывешивать картину именно в приемной.

И все же представить себе, чтобы Мэйделин влюбилась в такого человека, было просто невозможно. Даже сама мысль об этом была невыносима для Хелен.

– Вы пытаетесь понять, как это случилось, чтобы ваша дочь и мой отец оказались вместе, верно? – Патрик Вейш бросил на нее пристальный взгляд.

– Вашему отцу шестьдесят шесть, а Мэйделин – шестнадцать, – снова оправдываясь, произнесла она.

– Пойдемте со мной, я покажу, где я нашел ваше имя и имя вашей дочери. Или вы хотите сначала немного отдохнуть? Я совсем забыл, что вы уже давно на ногах.

– Как я могу сейчас спать? – отозвалась она.

На миг ей показалось, что на лице Вейша промелькнуло некоторое облегчение. Он обернулся к узкой двери между двумя книжными шкафами, почти незаметной.

– Прошу вас, сюда.

Следуя за ним, она почувствовала желание бросить на портрет последний взгляд.