Маргарита Львовна вела весьма свободный по меркам уездного города образ жизни, но местные кумушки, суровые в вопросах нравственности, Синельниковой прощали все. Шутка ли, овдоветь будучи такой молодой, красивой, цветущей женщиной, образованной, с тонким вкусом…

Ну позволит себе Маргарита Львовна какую-то вольность, дело вдовье, жалко ее! Так, глядишь, что-то в жизни Маргариты еще и сладится, а сидя в углу, ничего не дождешься…

Сейчас Синельникова была занята одной чрезвычайно сложной и деликатной проблемой — как бы довести до алтаря городского голову купца первой гильдии Федула Терентьевича Бычкова, владельца лучших гостиниц в Демьянове — «Прибрежной» и «Гран-Паризьен».

Бычков, два года назад овдовевший, был завидным женихом, хоть и из купцов. Изящества в нем не хватало, но Маргарита Львовна надеялась в дальнейшем повлиять на примитивную натуру Бычкова и развить его эстетический вкус.

Лучше бы, конечно, было найти человека благородного, дворянина со средствами, но такие в сети Маргариты не попадались, а Бычков казался вполне реальной мишенью для матримониальных стрел Синельниковой.

На почве занятий благотворительностью Маргарите Львовне удалось близко познакомиться с городским головой, настолько близко, что казалось, до венчания — пара шагов.

Маргарита иногда позволяла себе помечтать, представляя, что она — супруга городского головы и владелица гостиниц и ресторанов.

О, она сумела бы поставить гостиничное и ресторанное дело на хороший европейский уровень! Уж паризьен так паризьен!

Маргарита Львовна Синельникова считала себя необыкновенной женщиной. Она всю жизнь прожила в маленьких городках в обществе чиновниц и гарнизонных дам, и, казалось бы, сама могла уже давно превратиться в такую же убогую полудеревенскую клушу.

Но Рита никогда не разрешала себе опускаться. Ей не хотелось быть похожей ни на собственную покойную мать, ни на ныне здравствующую тетку — добрые простые бабы, они были лишены всякого лоска и жили самыми примитивными интересами — хозяйством, соленьями-вареньями…

Рита мечтала стать другой, иначе выглядеть, иначе одеваться, обладать такими манерами, чтобы все сразу понимали — пред ними настоящая дама, настоящая госпожа, без подделки…

Еще девочкой она упросила родителей отдать ее в благородный пансион, где упорно занималась музыкой, танцами, иностранными языками и старалась ничем не отличаться от своих подружек из знатных семейств.

Следующим шагом Риты к изящной жизни были французские и английские романы, чтение которых помогало ей правильно, как надо, обустроить свой быт. Она почти не обращала внимания на любовные интриги в книгах, цепко выхватывая мелочи.

Если у героини романа в комнате стояла китайская ваза, Маргарита разбивалась в лепешку, но добывала себе похожую, если среди описанных в книге предметов сервировки чайного стола упоминался серебряный молочник, такой же молочник из серебра, купленный по дешевке с рук, вскоре появлялся на столе у Маргариты.

Небогатым родителям трудно было обеспечить все ее фантазии. Рите приходилось крутиться — выискивать настоящие, хорошие вещи на «блошиных» рынках и у старьевщиков, заводить знакомства с сомнительными личностями…

Старая армянка, дававшая деньги в залог под проценты, продала Рите недорого несколько золотых вещиц, не выкупленных у нее должниками. Вещи были чуть-чуть старомодными, но отличались тонким вкусом и вполне могли сойти за фамильные драгоценности.

В лавке старьевщика Рита поштучно подобрала серебряные ложки с одинаковыми ручками, разыскав их в кучках разнокалиберных старых столовых приборов. Подавать гостям серебряные ложки было очень даже прилично. Правда, прошло почти пять месяцев, пока наконец набралась полная дюжина, но уж как Ритина кухарка оттерла ложечки до блеска да разложила среди фарфора на хорошей скатерти — сервировка получилась как в богатых домах…

Когда продавалось с молотка имущество спившегося почтового чиновника, жившего по соседству, Рите удалось за гроши приобрести вполне пристойное пианино для домашнего музицирования…

Ее жизнь становилась все более и более красивой, изящной, такой как надо.