Ярышниковская компания сразу замолкла и уставилась на Колычева.

— Вам бы романы авантюрные писать, — продолжал Дмитрий в наступившей тишине. — Большой бы успех имели. Дюма-отец и Дюма-сын уже есть, может быть, вас в Дюма-племянники возьмут?

— Нам-с и с батюшкиным именем неплохо, с родовым-с, мы — Ярышниковы, и в Дюмы нам лезть ни к чему-с, господин следователь. А что догадки строим-с, так это никому не возбраняется-с. Вы бы, господин следователь, побыстрее убийцу нашли-с и обществу указали-с, так нам и догадки строить было бы не об чем-с. А так через ваше бездействие общество сильно тревожится и в растерянности пребывает-с! Вы в большую обиду сказанное не принимайте, я попросту говорю, без обиняков — что на уме, то и на языке. Не желаете ли к нашему столику, не побрезгуйте хлебом-солью…

— Благодарю, господин Ярышников, я уже отобедал и ухожу. Прощайте.

— Прощайте, прощайте, господин Колычев. Всего наилучшего-с.

Вернувшись домой, Колычев, к своему удивлению, снова не застал Петра. Уютное Петино кресло стояло пустым, в нем валялась недочитанная книга. Пушистый теплый плед сиротливо свисал со спинки.

По словам Василия, Петр Сергеевич «снова прифрантились и ушли не сказавшись».

Обидно было, что Петька, всегда сидевший дома, в любой момент обретавшийся под рукой, стал исчезать именно тогда, когда Дмитрию так нужна была его помощь.

Колычев решил дождаться друга и обсудить с ним все детали предстоящей акции, а главное — получить принципиальное согласие Петра на участие в этом, строго говоря, не слишком благовидном приключении.

Время шло. Часы в столовой громко тикали, методично отсчитывая минуты. Василий давно отправился спать. В доме стояла такая тишина, что было слышно, как где-то под полом скребется мышь. Пети все не было и не было. Дмитрий подошел к окну.

«Не всякая маменька так ждет дочку со свидания, как я Топтыгина, — подумал Колычев, вглядываясь в темноту за оконными стеклами. — А где же он может быть? Скорее всего, тоже на свидании. Что еще могло вытащить Петра из дома в такую метель? Только бы он завтра был свободен и согласился мне помочь».

Бурмин заявился домой очень поздно и в прекрасном расположении духа. Пока он разоблачался в прихожей, мурлыкая что-то себе под нос, Дмитрий приготовился к непростому разговору.

— Митя? Ты не спишь? — удивился Бурмин, войдя в столовую. — А я думал, разгильдяй Васька забыл потушить лампу. Надеюсь, ты не будешь донимать меня бестактными вопросами, где я был и что делал?

— Петя, я вовсе не хочу тебя донимать. Ты уже вполне взрослый мальчик…

— А ты, позволь напомнить, не моя няня. Я ходил в театр. Там сегодня премьера, «Принцесса Грёза» Ростана. Очень модная вещь, идет на всех лучших сценах России. Ну и наш Богомильский решил не отставать. У него в труппе новая прима — Скарская-Чужбинина, спектакль поставлен под нее…

— А пьеса, конечно же, в переводе Щепкиной-Куперник? «Грёзу» Ростана в оригинале я не читал, но перевод получился довольно пошлый:

Такие вещи должны нравиться шестнадцатилетним гимназисткам…

— Брось, Митя! У сценического принца мелодекламация звучит проникновеннее. Ты бы видел, какую овацию устроили гимназистки!

— Вот-вот, гимназистки, и ты с ними. Я сижу, удивляюсь, куда тебя по холоду понесло из дома, а ты с гимназистками вместе слушаешь про сон упоительный.

— Ну почему с гимназистками вместе? В моей ложе никаких гимназисток не было!

— Ты еще и ложу взял? Что за расточительство? Я понимаю, если бы ты собирался пригласить какую-нибудь даму…

Петя вдруг смутился и покраснел.