|
Во-первых, он убийца, а во-вторых, вы-то его не ловите. Защищаться надо как-то. Это в человеческой природе, – заключил он, подняв кверху указательный палец. – Убийца, говоришь? Да оставь ее, пусть дрыхнет! – крикнул Чекасов Игорьку. – И что, ты следствие провел, вещдоки собрал? Ишь какой деловой. – А че? – ответил Потапыч. – Чего тут доказывать, когда он в ее платке расхаживал. Убил и ограбил. И мальчишку черномазого выкрал у Завена из «Палок». – И его, что ли, убил? – А то как же? Откудова тогда у него картуз? Вишь, что за человек – картуз этот ему маковку только закрывает, а мальчишку грохнул. Ну, видать, не только из-за картуза… Виктор серьезно слушал бомжа. – А Пучкина эта, ну, пропавшая. Она никуда не собиралась уезжать? – Бастинда-то? Не-е, – уверенно протянул Потапыч, – куда ей отсюда деваться? Только вперед ногами. – Он помолчал. – Так и вышло, значит. Сгубил ее маньяк, бля. – Ладно, иди показывай, где тут он у вас. Власенко, Полищук, оба со мной! Чекасов, пригнув голову, шагнул вслед за Потапычем в узкий переход, соединявший между собой гулкие подвальные помещения. За ними двинулись Слава с Игорьком. Обширные теплые подземные залы служили приютом не одному десятку бездомных обоего пола. Тут пили, ели, спали, любили, а одно существо даже умудрилось родиться. Правда, умирали тут чаще, чем рождались. Наконец наряд милиции под предводительством Потапыча добрался до последнего подвального отсека. Здесь была дверь с петлями, замотанными проволокой. – Там он, душегуб, – кивнул на дверь Потапыч. Чекасов прислушался. За дверью не раздавалось ни звука. – Он живой? – Живой, – махнул рукой бомж. – Второй день сидит. За такое время не помрешь. – Вы его не кормите? – спросил Славик, до которого только сейчас стал доходить весь ужас, творящийся в крысятнике. – Самим жрать нечего, а еще маньяка кормить, – зло ответил Потапыч. – А с чего ты решил, что он маньяк? – спросил Чекасов, не торопившийся освобождать узника. – Давно знали, что у нас тут такой орудует. Сколько наши бабы жаловались: бросается, следит, а то штаны спустит и давай наяривать. На халяву, – добавил Потапыч, – а за Бастиндой просто охоту устроил. Об этом вспомнили, когда она пропала. И потом, холод был, смотрим – ее платок у него вокруг шеи замотан. Ну тут-то все и смекнули. А когда обшмонали его, нашли и картузок этот, и рубашки клок окровавленный. А потом услыхали, что у Завена мальчишка пропал, другой из отделения сбежал. Ну, ясное дело, с мальчишкой легче справиться. Иная баба, она двух мужиков стоит. – А этот? – Чекасов мотнул головой в сторону запертой двери. – Как он в смысле… – Мозгляк! – махнул рукой Потапыч. – Он тут вокруг бродил, а потом и вовсе обнаглел: полез к нам, пытался еду стибрить. Ну тут-то его и поймали. Мало не показалось. – Ладно, – сказал Чекасов, – давай развязывай. – Может, сам развяжешь, а, начальник? – покосился на него Потапыч. – Полищук, Власенко, давайте, – распорядился Чекасов. Это заняло минут пять, не меньше, видно, тот, кто запутывал проволоку, не собирался ее распутывать. – Замуровали, блин, – сказал капитан. – Самосуд, между прочим. Уголовно наказуемо. – Так это же не я, – невозмутимо отозвался Потапыч. – Это тут бомжи какие-то пришлые, не наши, мы их и в глаза не видали. Слава Полищук распутывал проволоку, а к горлу подкатывал знакомый комок. |
