|
– Но я скоро уйду и запру кабинет, – наконец смог выговорить он. – Ося, ты слушаешь? Звони на пост. Последние две цифры – сорок семь. «Соня» повесила трубку и, сказав: «Большое спасибо, Лев Семенович», вышла из кабинета. Только теперь врач смог оправиться от потрясения. Он встал из-за стола и вышел к сестринскому посту. – Какое лечение назначено Пуришкевич? – спросил он. – Со вчерашнего дня кордиамин. Внутримышечно три раза в день. – Интересно, – покачал головой завотделением. Это был первый случай в его практике, когда такое достаточно известное лекарство произвело столь чудодейственный эффект. Чак Норрис сидел у двери и ждал, когда же хозяин положит наконец трубку и обратит внимание на своего верного пса. Чак скучал. В последние дни хозяина как подменили. Все-то он сидит и думает. Это случалось и раньше, но только дома. А на улице наступало их время, когда хозяин был целиком и полностью со своей собакой. Теперь все кончилось. Потому что даже во время прогулки хозяин не смотрел на Чака, а был погружен в свои мысли. Вот и теперь вместо того, чтобы идти гулять, говорит по телефону. Наконец Дмитрий повесил трубку. Пес хотел было подбежать, но отвратительный телефон зазвонил снова. – Дмитрий Евгеньевич? – Слушаю. – Андрей Журба беспокоит. Вас поздравить можно? – Не знаю, – Самарин понял, что Журба говорит о поимке маньяка, – пока не собраны доказательства, говорить ни о чем нельзя. – Принципиальный вы человек. – В голосе Журбы слышались одновременно ирония и уважение. – Вот я у вас и хотел спросить. По какому праву Завен руки к рынку тянет? Организовали-то его мы, охрану поставили, щиты понавесили. И чистота, и саннадзор – все наши люди делали. А как раскрутили точку, как она заработала, так теперь ее Завену передавать, и только потому, что он под ментовской «крышей»? Самарин вспомнил огромный оптовый рынок, растянувшийся вдоль речки Оккервиль. Он и сам, бывало, захаживал туда. Все знали, что эту точку не только контролируют, но и организовали тихвинцы. Значит, Завен решил прибрать рынок к рукам… – Но это не моя компетенция, Андрей. Я к этой «крыше» не имею никакого отношения. – Знаю, – спокойно ответил Журба. – Нам нужна информация. Что-нибудь на Завена. Он ведь дрянь человек. Наверняка за ним что-то есть. Нам бы очень хотелось это знать, Дмитрий Евгеньевич. «Негритенок! – пронеслось в голове Самарина. – В связке с Жебровым. А тот племянник начальника Ладожского отделения… Есть кое-что на Завена…» Но с какой стати он будет выкладывать это Журбе? Он пока еще не работает на тихвинскую группировку и в дальнейшем не собирается. А так – пусть вор у вора дубинку отнимает… – Мне о Завене ничего не известно, – сказал он. – А вдруг услышите чего… Короче, как связаться со мной – знаете. – Вряд ли… – Посмотрим, гражданин следователь. Мало ли что бывает. В трубке запищали короткие гудки. Но Самарин еще долго сжимал ее в руках. «Что это было? Угроза? Нет, угрозами нас не возьмешь». – Ладно, Чак, – обратился Дмитрий к собаке, – ты гулять не против? Ну я так и думал. Пошли, мне надо проветриться. Осаф Александрович Дубинин повесил трубку и некоторое время стоял в задумчивости. Соня Пуришкевич… Сразу нахлынули воспоминания. Военное Детство в Ташкенте, куда их родителей эвакуировали вместе с Академией наук, возвращение в Ленинград. Тогда она, правда, была Соней Стаблиной и понятия не имела, что Оська Дубинин по ней тайно вздыхает, тому что у него так и не хватило духу признаться. |
