|
Первый их чем-то не устроил. Дубинин вспомнил, что к Соне в больницу пришел именно тот, первый, следователь. «Самарин из транспортной прокуратуры», – вспомнил Осаф Александрович. Он же посоветовал матери задержанного найти кого-нибудь, связанного с адвокатурой. «Это парень сделал по собственной инициативе, – рассуждал Дубинин, – а не по приказу начальства. По нынешним временам это поступок. Понимал, что в отделении матери ничего не скажут». Но Глеб! Осаф Александрович знал, что маньяки-одиночки в обычной жизни не выделяются ничем. И убийцей может оказаться ваш сосед, сослуживец… Или человек, которого ты знаешь с рождения. Сын Сони Пуришкевич. Конечно, его вина еще не доказана и, значит, есть надежда… Но Дубинин привык готовиться к худшему и принимать правду такой, какая она есть. Но как сообщить об этом Соне, которая и без того лежит на кардиологии? Дубинин решительно оделся. – Господи, Ося, куда? – из кухни вышла жена. – Прости, неотложное дело. Я ненадолго. – Знаем мы это «ненадолго», – сказала жена, когда за мужем захлопнулась дверь. – Встать, скотина! Глеб встал. Власенко размахнулся и метко ударил под ребра слева со стороны спины. Глеб согнулся, но стон сдержал. – Так, Игорек. Вдарь ему еще, а то он, кажется, не понял, – сказал наставник. Последовал еще один удар. Глеб, скорчившись, упал на пол; он тяжело дышал однако по-прежнему не издавал ни звука. – Ах ты, гнида! – сквозь зубы процедил Игорек. – А вот так не хочешь? – Он пнул Глеба ногой в живот – тот на миг отключился, и это помогло пережить боль. – Ладно, хватит пока, – заметил капитан Чекасов. – Посмотрим, что скажет на допросе. Игорь плеснул в лицо Глеба водой, затем вместе с Чекасовым они поставили подозреваемого на ноги. – Смотри, пойдешь в несознанку – живым отсюда не выйдешь, – с добродушием Синей Бороды сказал капитан. Больше всего это напоминало кошмар в стиле Кафки, когда герой просыпается и понимает, что превратился в огромную отвратительную многоножку. Все остальное в мире остается на своих местах, земля не переворачивается, все продолжают привычно жить, как жили, и только с тобой происходит ужасное, немыслимое превращение. Глеб Пуришкевич внезапно превратился в сексуального маньяка и садиста-убийцу. По крайней мере, именно это он понял из разговора милиционеров, которые надели на него наручники, а потом били дубинками. Все началось с того, что к Глебу на платформе, где он ждал электричку на Петербург, подошел молодой милиционер и попросил предъявить документы. В последнее время это с Глебом иногда случалось, хотя и не слишком часто: он не был похож ни на кавказца, ни на хохляцкого гастарбайтера. Паспорт оказался при нем, и он спокойно передал его в руки блюстителя порядка. Каково же было изумление Глеба, когда милиционер вместо того, чтобы со словами «Все нормально» вернуть паспорт владельцу, положил его в нагрудный карман и грозно приказал: «Пройдемте гражданин». С этого момента началось то, чему нельзя подобрать слова, потому что это был не «ужас» и не «кошмар», а нечто более страшное. Очков он лишился уже на Школьной. Местные менты не особенно изощрялись – били просто: кулаками в морду. Глеб пытался спасти очки, но они слетели и разбились в первые же секунды. В рапорте это избиение было зафиксировано как «оказание задержанным сопротивления работникам милиции». Неплохо бил в морду и дежуривший в тот день по Ладожскому отделению капитан Чекасов. В отличие от деревенских служителей правопорядка, которые били молча или плоско матерились, Чекасов не забывал напоминать Глебу о том, что он «мразь» и «чмошник», а также «говно, которое он размазал бы по стене, да будет слишком вонять». |
