Первым насытился Лумо Деметриос. Громко рыгнув, он вместе с табуретом отодвинулся от стола и принялся ковырять в зубах кончиком кинжала, вся рукоять коего была усыпана мелкой алмазной крошкой, а сверху покрыта каким-то прозрачным составом (Пеппо сразу обратил внимание на этот кинжал: он любил оружие и знал в нем толк).

— Послушай, любезный хозяин, — осипшим голосом обратился обожравшийся белый медведь к Сервусу Нароту. — Правду ли говорят, что ты победил на турнире самого Всадника Ночи?

— Угм-м-м… — кивнул благородный рыцарь, будучи пока не в состоянии ответить — рот его был набит мясом и даже не закрывался.

— И как сие произошло? Не мог бы ты рассказать?

Сервус не мог — в этот момент он как раз пытался пальцем протолкнуть комок пищи в глотку. Вместо него обязанности повествователя принял на себя Бенино (если уж ему не позволили вещать о самоцветах рыцаря, так он расскажет хотя бы о рыцарском турнире, хоть и не любит драк и войн).

— О-о! — с фальшивым энтузиазмом воскликнул он. — Я поведаю вам об этом великолепном зрелище, друзья! Мне посчастливилось присутствовать при сем и… Слезы наворачивались на глаза мои, когда я взирал на лучшего друга, облаченного в тяжелые и такие неэстетичные доспехи, откуда торчал только нос его и клок белых волос. Так и хотелось мне крикнуть: «Серви! Милый Серви! Сбрось панцирь и пойдем в кабак!»

Тут философ прервал повествование, ибо сообразил, что при младшем брате напрасно употребил слово «кабак». Он сконфуженно покосился на Пеппо — тот с невозмутимым видом продолжал жевать баранину и вроде бы ничего не слыхал, но настроение Бенино уже испортилось. Он грустно вздохнул, проклиная свой длинный язык, отпил добрый глоток пива.

— Ну? Что ж ты замолчал, уважаемый Бенино? — поинтересовался маленький Гвидо. — Не забыл ли ты суть и течение того зрелища?

— Не забыл, — буркнул философ. — Всадник Ночи выехал в круг, выставил копье и хотел поразить Сервуса, но Сервус сам его поразил. Вот и все.

Благородный рыцарь поперхнулся от возмущения. Только что жизнь была прекрасна: он уже проглотил коварный кусок и намеревался запить его очередным кувшином пива, а заодно и послушать про свой ратный подвиг.

Теперь он чувствовал себя глубоко обманутым и оскорбленным. Описать небывалую победу над Всадником Ночи в двух фразах? Тьфу! Если б перед ним сидел не друг Бенино Брасс, а какой-нибудь купчишка, Сервус не медля и мига наколол бы его на меч, как куропатку. Застонав от с трудом сдерживаемого негодования, он удовольствовался тем, что пронзил философа не мечом, но взглядом — суровым и крайне укоризненным. К чести Бенино надо заметить, что он все же несколько смутился.

— Знаете ли вы, кто есть Всадник Ночи? — уныло пробубнил он, стараясь не смотреть ни на Сервуса Нарота, ни на младшего брата. — О-о-о… О-о-о…

— Да что ты опять замолчал, Бенино? — с досадой рявкнул рыцарь, которого весьма покоробило это протяжное и бессмысленное «о-о-о». — Дай-ка я сам расскажу! Так вот. Всадник Ночи — зверь в человечьем обличье. Я видел одну только руку его — от ногтей до локтя, — и признаюсь вам, что меня поразил ее размер и шерстистость. А кроме того, мне показался странен цвет ее: серый, с большими родимыми пятнами, особенно темными на запястье.

Он выехал мне навстречу на огромном боевом коне — таких коней я прежде не видывал — и, готов поклясться, он смеялся. Нет, конечно, я не мог видеть лица его, но слышать-то я мог! И я слышал… Такие странные звуки… Словно бы он кашлял и чихал одновременно… Лишь позже я догадался, что то был смех…

Не буду лукавить: поразил его я волею богов, но никак не умением своим.