Одежда туземцев была предельно проста. Женщины не имели ее вовсе, а мужчины носили на шее нечто вроде веревки, состоящей из узелков. На непрошеных гостей все они взирали без испуга и удивления — напротив, с радостью, но Клеменсина с содроганием распознала в чувстве сем нечто неприятное и даже опасное. Так охотник смотрит из засады на молодого жирного оленя, предвкушая вечернюю трапезу из его ножек.

Девушка невольно снова перевела взор на черепа. Как распорядятся боги? Не придется ли и им с Конаном разделить участь тех несчастных, что попали в плен туземцам до них?

А впрочем, пока они еще были свободными. Вороной, гордо вскинув красивую голову, стоял рядом с варваром и несомненно был готов к дальнейшему путешествию. Рядом с ним мулы дикарей казались неудачной шуткой богов, создававших животный мир. Но почему же Конан медлит? Неужели он не видит этих странных взглядов, этих черепов на частоколе?..

Общее молчание продолжалось уже довольно долго. Никто не двигался с места и не начинал переговоры первым. Конан, усмехаясь, сложив на груди мощные руки, в упор смотрел на самого крупного из туземцев — по всей видимости, вождя. Тот, в свою очередь, тоже смотрел на гостя. В его черных глазах нельзя было прочитать мыслей (ни одной), да их, может, и не содержалось в маленькой головке дикаря; только странный блеск свидетельствовал об определенном интересе — безусловно, киммериец являлся лакомым кусочком, и вождь сейчас решал важнейший вопрос: оставить его для себя одного или поделиться деликатесом с сородичами?

Наконец Конан заговорил. Пользуясь жуткой смесью изо всех знакомых ему языков, он объяснил туземцам, что ему и его спутнице необходимо пополнить запасы продовольствия и воды, в благодарность за что они обязуются немедленно уехать отсюда и более никогда не возвращаться.

— Кру-ру? — любезно переспросил вождь тонким скрипучим голосом.

— Воды! — рявкнул киммериец. — И мяса!

— Мя-а-а-са!.. — обрадованно подхватили дикари

знакомое слово. — У-у-у! Мя-а-аса!

Двое метнулись за спины гостям и вскоре приволокли лошадь Клеменсины. Ловко орудуя длинными узкими ножами, сделанными, кажется, из обсидиана или похожей породы камня, они в несколько мгновений всего разделали тушу на куски, отделили лучшие в пользу вождя, а остальное прикрыли большими пальмовыми листьями, то ли приберегая на черный день, то ли намереваясь до приготовления сгноить по особому рецепту. Во всяком случае, одно было ясно: кормить гостей здесь не собираются.

«Право, — подумала Клеменсина, — это не совсем справедливо». Хотя она никогда не ела конину, а тем паче предварительно отравленную, эта лошадь все же принадлежала ей… Похоже, Конан думал так же, потому что раздраженно сплюнул в песок и решительно направился к груде мяса — он-то как раз конину употреблял, и с превеликим удовольствием, а то, что умертвили ее отравленной стрелой, значения не имело: яд, который используют туземцы, теряет свойство лишь попав в кровь, так что мясо можно есть совершенно спокойно.

Он не успел сделать и трех шагов, как вождь, до того смирно стоявший на одном месте, заорал всполошено:

— Баб! Баб! Баб!

И женщины, ухнув, с визгом кинулись к пришельцам.

Вдруг выяснилось, что оружием их были ногти. Велика ли ценность подобного открытия, ученая Клеменсина не имела времени сообразить.