В такие мгновения волкодав часто-часто моргал, пытаясь согнать с глаз ненавистную пелену, и на время зрение восстанавливалось… Тогда он вновь успокаивался, глядя как стекают на пол складками бархатные шторы.

Он знал, что за шторами огромное, во всю стену, окно. В покоях хозяина он часто сидел у такого же окна, и смотрел, как сменяются за прозрачной преградой дни и ночи… Это никогда не надоедало.

Хозяин окна не завешивал, хозяин тоже любил смотреть через прозрачную преграду на парк, сидя неподвижно в кресле. В такие редкие мгновения волкодав был счастлив: он клал голову на колени хозяина и мог почувствовать, как пальцы человека осторожно гладят голову, перебирая густую, слегка курчавую шерсть.

Хозяина здесь не было. Вздохнув, пес опустил веки. Приятно грел лапы и брюхо ворсистый, темный ковер. Поднимался от ковра легкий, щекотавший ноздри туман, пахнущий как хозяин, когда загорались сиянием его глаза. Там, за пределами все более окутывавшего волкодава сна, нависала над ним кровать. Место, которое он в этой комнате сегодня не любил больше всего…

Раздались шаги за дверью. Узнав тихую поступь, волкодав сел, осторожно забил хвостом по ковру, стараясь быть тихим. Сон людей нельзя отпугивать нельзя, за это больно наказывают, а волкодав не любил, когда его наказывали.

Мир вышел, оставив Армана наедине с телом Рэми и сидящим у огня волкодавом.

Не осмелившись посмотреть на брата, Арман подошел к камину, обойдя пса. Подбросил почти погасшему огню немного березовых дров, погладил собаку и, решившись, повернулся к кровати.

Увидев Рэми, Арман удивился, но даже удивление то было придавленным. Будто что-то внутри боролось с нарастающей болью, отказываясь до конца поверить в смерть единственного в этом мире близкого человека.

Худой, и после смерти кажущийся еще более худым, убранный во все черное, Рэми как будто мирно спит. Рассыпаны по подушке волосы цвета мокрой земли. Чуть приоткрыты пухлые губы, показывая ровный ряд зубов. Рана на щеке, что впилась в память Армана, тщательно залечена, и остался от нее лишь едва заметный шрам, который, как дозорный знал по собственному опыту, через несколько дней должен был исчезнуть… у живого человека. Но Рэми не жил. Тогда зачем было исцелять его раны? Тратить силы?

Какая честь… от наследного принца…

Арман горько усмехнувшись наконец-то решился подойти к кровати, опустился перед ней на колени, коснулся холодной ладони брата, и горячо поклялся.

— Отомщу! Видят боги, узнаю, кто это сделал и отомщу!

Волкодав вновь заскулил. Подошел и ткнулся в плечо Армана влажным носом. Арман охватил голову руками, стараясь хоть немного притушить раздирающую изнутри боль и горечь.

И слова. Пустые слова… отомщу, найду, убью собственными руками, они столь неуместны и столь глупы. Не сейчас, позднее.

Сейчас он попрощается с Рэми, а позднее отдастся во власть мести.

Рэми… Арман осторожно провел ладонью по лбу брата, откидывая темный локон. И вздрогнул.

Кажется ему, или в самом деле шевельнулись ресницы брата?

Может, вовсе не мертв… Но Арман — оборотень, а зверя внутри не обманешь. Рэми никогда не оживет.

Арман некоторое время смотрел на мертвого, душа в себе надежду, а потом сел на пол, безвольно опустив голову на ладони.

Только сегодня, только наедине с телом брата он позволит эмоциям взять вверх… в потом… вновь станет сильным и безжалостным.

Завтра…

— Боги, почему? — простонал Арман, проклиная тот день, когда согласился, чтобы Рэми стал телохранителем Мира.

Повелителя послушал. Отдал ему племянника вождя Виссавии: ведь Рэми так сильно ненавидел своих родственников. За что?

Арман не спрашивал. Хотел, чтобы брат сам выбрал.

А зря. Надо было вспомнить, что он глава рода, связать, оглушить, силой отправить в Виссавию.