Пылают щеки Рэми румянцем, исходит дрожью тело, темнеют простыни, впитывая кровавую испарину. Вновь полный боли стон.

Потом крик. И Рэми опадает на подушки, затихая.

— Рэми, — тихонько зовет Арман, боясь даже прикоснуться в вновь неподвижному телу на простынях.

Не шевелится… Осторожно, еще до конца не веря, Арман протягивает руку, касается щеки брата — горит, да так, что страшно. Кажется, кожа сейчас не выдержит, иссохнет и пойдет трещинами… И тогда Рэми вновь умрет. Вновь?

— Рэми, — засуетился Арман. — Держись, братишка! Я счас…

Позову кого-нибудь… только держись… прошу!

Губы Рэми приоткрылись, испуская еще один стон, заканчивающийся словом:

— Больно.

— Терпи.

— Больно! — уже громче повторяет Рэми. — Болит!

— Что болит?

— Все! Ар. Болит! Ар!

Рэми порывается вскочить с кровати, но Арман не дает, чутьем оборотня понимая, что вставать брату нельзя. Потому, почти грубо вжимает Рэми во влажные простыни, не давая тому даже шанса двинуться. Пусть и рвется Рэми, кричит, сопротивляется, мечется в бреду… Радость и жалость, желание помочь и горечь беспомощности, не дать уйти, не пустить… сжать в объятиях, крепко, еще крепче. Живой, живой ты… хоть и плачешь от боли, рвешься. Не уйдешь… больше никуда не уйдешь. Ну пущу! Боги, не позволю!

— Не уходи! Даже думать не смей! — шипит Арман, когда Рэми вновь стонет, сотрясаемый новым приступом. — Не смей сдаваться, слышишь! Слышишь! За гранью тебя найду, если сдашься! Не смей!

Скрипят за спиной двери, кто-то поспешно вбегает внутрь, отталкивает Армана и чувствуется в воздухе пряный запах магии.

— Т-с-с-с… — бормочет молодой, не старше видевшего двадцать четыре зимы Армана, а уже давно седовласый Лерин. — Т-с-с… уже все…

— Больно, — шепчет Рэми.

— Знаю, — спокойно отвечает Лерин, и в глазах его утихает синее сияние. — Терпи, дружок. Пройдет. Возвращаться из царства мертвых всегда нелегко. А теперь спи… спи, друг, а когда проснешься, боль минует, обещаю…

Волкодав вновь заскулил, ткнулся в ладонь Армана теплым, слегка влажным носом, возвращая дозорного в полумрак комнаты. И только сейчас понял Арман, что бьет его лихорадочная дрожь, а туника промокла от пота.

Но кровь оборотня, подарок и проклятие отца, вновь не дает ошибиться. Рэми был мертв. Но теперь — жив. Боги, этого быть не может… За возвращение мертвого из-за грани приходится дорого платить, слишком дорого. И платить придется Рэми!

Хлопком по приказу Лерина задергиваются шторы на окнах, и дух замка зажигает ярче светильники. Запах магии почти мгновенно выветривается, его заменяет тонкий аромат соснового леса, смешанный с запахом мяты. Рэми жив… жив.

Успокоительно шепчет заклинания Лерин, касаясь лица больного костлявыми, унизанными перстнями пальцами. У него получается лучше, чем у Армана — Рэми быстро успокаивается и дышит ровнее.

Щеки его из ярко-красных становятся розоватыми, как у ребенка, появляется на губах спокойная улыбка, и он поворачивается на бок, поджимая к груди колени.

— Спи уж, герой, — чуть иронично, чуть устало бормочет Лерин, укутывая спящего пушистым одеялом.

А потом быстрым жестом развязывает широкие завязки, отделяя себя от кровати полупрозначной, вышитой серебром тканью.

— Вы мне ничего не хотите объяснить? — тихо, боясь разбудить брата, спросил Арман.

— Я ничего не буду вам объяснять, старшой, — ушел от ответа Лерин, протянув руку, и на ладони его появилась чаша с чем-то густым и красным, пахнущим спиртным.