«А пророка Илью также будут просить помочь нам?» - отозвался Читрадрива.

    Иосиф подтвердил, что да, в церквушке на набережной будут молиться Илье. Не очень разбиравшийся в христианском пантеоне Карсидар хотел спросить, какое это имеет значение, но Читрадрива мысленно велел ему не раскрывать рта. А Данила Романович между тем горячо поблагодарил будущего патриарха всея Руси и отпустил его с миром. Вскоре ушёл и Карсидар, которому необходимо было заняться подготовкой засады. Читрадрива кратко повторил государю порядок предупреждения всех полков об опасности, связанной с реализацией плана битвы, и тоже удалился, чтобы позаботиться о ложном донесении насчёт их гибели. Короче говоря, все были заняты по горло и надеялись, что митрополит сдержит обещание. Тогда все тёмные, забитые людишки будут собраны в «святых местах» и заняты делом, вместо того, чтобы путаться под ногами…

    -  Что, Андрей, боязно?

    Они миновали Лядские ворота и остановились. Данила Романович пытливо смотрел прямо в глаза Читрадриве, хотя знал, что ему никогда не удастся проникнуть в мысли колдуна.

    -  Нет, - ответил Читрадрива, который действительно не испытывал страха. - С чего ты так спрашиваешь, государь?

    -  Ну, всё-таки… - Данила Романович пожал плечами. - Ты не воин, как Давид, и не привык носить оружие.

    Он кивнул на меч, прицепленный к поясу Читрадривы. Карсидар всё же настоял на том, чтобы ему перековали клинок. Более того, он лично следил за работой кузнецов, до тонкостей вникая в самые незначительные на первый взгляд мелочи.

    -  Да, меч получился что надо, - сказал Читрадрива и подумал: как жаль, что Данила Романович не видел его в той битве, когда был ранен Пеменхат. - Если бы я получил такой раньше, может, из меня вышел бы воин не хуже Давида.

    Государь засмеялся, поправил отделанный золотом шлем, одёрнул алый плащ, сделал знак конвою и, понизив голос до шёпота, проговорил:

    -  Ладно, Андрей, хватит шутки шутить, пора делом заняться. Я знаю, сегодня ты будешь сражаться на свой лад. Посмотрю, как у тебя получится. И как выйдет у Давида. И знай, если выйдет…

    -  Мы уже говорили о том, и мне нечего добавить, - не очень почтительно оборвал его Читрадрива. - Оставаться здесь Давиду или нет, его дело. Я же наверняка уеду. Так что, государь, не стоит возвращаться к этому вопросу. Тем более, время дорого, сам знаешь. Сегодня я буду сражаться вместе с твоим войском… хоть и на свой лад. Я уже дал тебе слово и не отступлюсь от него.

    Ничего не сказал Данила Романович, только кивнул, отвернулся, натянул огромные рукавицы и погнал свою серую в яблоках кобылу вниз, к пристани, чтобы ободрить собравшихся там воинов напутственной речью и отдать им весьма странный приказ. И правда - все, как один, дивились приказу государя. Почему им нельзя выходить на лёд? Чего они не должны пугаться? Татарских псов, что ли? Бежать они и так не собирались - ведь за спиной Киев, а в нём старики-родители, сёстры, жёны, детишки малые, всё их добро, весь мир… Что за притча?!

    Однако приказ есть приказ, а воины - люди дисциплинированные. К тому же вслед за тем Данила Романович велел щедро забросать прибрежный лёд якорцами, а наступать на эти острые колючки в самом деле нельзя; вот и нашлось объяснение необычному повелению. И облетела чудная весть центральный отряд, растянувшийся вдоль набережной, понесли её вестовые и в полки, сосредоточившиеся по обе стороны города.

    А Данила Романович переместился в третью линию обороны под стены Города Изяслава-Святополка, чтобы отсюда руководить сражением.