Но главное, мои ноги словно приросли к полу. Может, я и убежал бы, но даже не мог шелохнуться.

В чувство меня привел негромкий голос, прозвучавший совсем близко, — голос дяди Коли Мезецкого.

— Ай-я-яй!..

Я вздрогнул, и меня прошиб холодный пот. Я решил, это Мезецкий обращается ко мне, и сейчас мне влетит по первое число за то, что я подглядывал. В том, что между Мезецким и Ковачем существует таинственная связь (или сговор, как хотите), я давно убедился.

Но Мезецкий меня не заметил. Его «ай-я-яй!» относилось к самому Ковачу.

— Ай-я-яй! — повторил он, подходя совсем близко к невозмутимому гиганту. — Этого еще не хватало! А если бы кто нибудь увидел? Совсем шальные слухи бы пошли. Ты и без того успел дел наворотить, только держись!

— Лучший способ проверить качество стали, — невозмутимо ответил Ковач.

— Понимаю, что для тебя лучший. Но ты все-таки поосторожней. Не приведи Господь…

— А чего бояться? — возразил Ковач. — Вся наша бригада знает, кто я такой, да и другие сталевары тоже. Постороннему никто и словечком не обмолвится.

— Смотря сколько они предложат, эти «посторонние», сказал дядя Коля. — И журналисты, стоит им что-нибудь про нюхать, отвалят за сенсацию любые деньги. А главное, Варравин никаких средств не пожалеет, чтобы узнать, что же у него за враг такой, срывающий все его планы.

Ковач слегка качнул головой.

— А если даже и выяснит что-то? Обожжется так же, как и остальные обжигались. Ни сталь, ни людей стали я в обиду не дам, тебе это лучше всех известно. Да и не проболтается никто ни за какие деньги. Моя тайна — тайна всех сталеваров, и ни один сталевар за все золото мира ее не продаст… Ты лучше погляди, какая сталь пошла. Плотная, духовитая! Ее, как горный мед, ложками можно есть.

И когда он это сказал, я тоже обратил внимание, что остывающая сталь очень похожа на мед, густой и сочный. Позже я, вспомнив эти слова Ковача, поразился, что он, всегда говоривший очень коротко и по делу, выдал такое красивое сравнение. До тех пор мне ни разу не приходилось слышать (и, сразу отмечу, после тоже ни разу не пришлось), чтобы Ковач выражался поэтически.

— Не забывай, что и у тебя есть слабое место, — сказал дядя Коля.

— Я не забываю, — ответил Ковач. — Но на то есть Артур. От тех сил он меня всегда со спины прикроет. — Впервые в его ровном голосе почувствовалась какая-то интонация — когда он особо выделил слово «тех». — Артур и во многом другом помощник. Видел бы ты, как он лобовое стекло джипа закрыл, чтобы они затормозили и я успел вовремя…

Я догадался, что Артур — это черный ворон, о котором рас сказывала Машка.

— А бросить вас, отдать на заклание всяким спекулянтам, я не могу, — продолжал Ковач. — Если бы бросил, то на что бы я вообще был нужен? Ничего, недолго осталось…

Дядя Коля вздохнул.

— Ладно, я знаю, вмешиваться мне не след. Так, к слову пришлось… я вот с чем шел-то. Ты ступай домой, как все с обеда вернутся. Надо обозначить, что ты тоже устаешь и иногда должен отсыпаться.

— Так ли уж надо? — спросил Ковач.

— Надо, — твердо сказал Мезецкий. — Поверь мне. Иначе волну ненужных слухов мы не загасим.

— Хорошо, — согласился Ковач. — Сколько мне дома пробыть?

— Да хоть несколько часов. А еще лучше — до завтрашнего утра.

— Уйду через час. Завтра к семи утра вернусь, — решил Ковач. Он окинул взглядом цех. — До завтрашнего утра никаких проблем не будет.