— Ну… — Он призадумался. — У меня есть любимые страны.

— И одна из них — Россия?

— Да. А вот почему я венгр… А разве я венгр?

— Ну ты же родом из Венгрии. И венгерские народные песни знаешь.

— Я всякие народные песни знаю.

— И все-таки?..

— Так повелось, — сказал он.

— Опять ты за свое! — не выдержал я.

Ковач поглядел на меня с недоумением.

— Петька хочет сказать, — вмешалась Машка, — что твои короткие ответы очень часто ничего не объясняют.

— На самом деле они объясняют все, — сказал Ковач, — если вы над ними будете думать.

Машка кивнула, как будто поняла, а я почувствовал себя окончательно запутавшимся. Чтобы переменить тему, я спросил, припомнив наш разговор с Яковом Никодимовичем:

— Ковач, а что произошло в 1909 году?

— Зачем тебе это нужно знать? — поинтересовался он. По-моему, он немного удивился.

— Если я это узнаю, я получу годовую пятерку по истории.

Он повернул голову направо, налево, поглядел на реку, на парк, на город, потом заговорил:

— Тогда была тяжелая история. Неприятная: забастовка. Пришлось позвать войска.

— Пришлось? — удивился я. — Ты говоришь так, как будто сам их позвал. Но ведь ты же их разогнал!

— Я их не разгонял, — сказал Ковач. — Это они потом сочинили.

— Так что же было? — спросила Машка.

— Были убийства. Я не смог их предотвратить. Одни рабочие убивали других.

— Забастовщики — штрейкбрехеров? — спросил я.

— И так, и так, — сказал Ковач. И опять замолчал.

— Они убивали друг друга? — догадалась Машка.

— Да.

— Одни хотели получить работу, а другие боялись ее потерять? — спросил я.

— Да. Что-то с людьми произошло. По всему миру. Я видел такое же и в Германии, и в Америке.

— Но что произошло?

Ковач опять смотрел куда-то вдаль.

— Производство надо было расширять, — сказал он, утвердительно кивнув головой сам себе.

Мы с Машкой переглянулись. Да, из Ковача приходилось вытягивать каждое слово, будто крупного налима из-подо льда. Но ведь он никогда не обижается, не скажет «Отстань!», как сказал бы на его месте любой другой взрослый. Его можно донимать вопросами до бесконечности, и он будет отвечать и отвечать. Так на так и выходит.

— Ты хочешь сказать, — уточнил я, — что хозяева хотели расширить производство, а рабочие боялись, что если появится много новых людей, их зарплата упадет, а кого-то и уволят? И они решили не пускать новых, чужаков, пока хозяева им не пообещают, что старым рабочим от этого хуже не станет? А те, кого привезли, рвались начать работу, потому что пока не работаешь, денег нет? И они дрались?

— Они убивали друг друга, — сказал Ковач. — Не знаю, кто начал. Но они стали ловить тех, кто ходил по одному, и убивать. Нескольких новых рабочих облили керосином и сожгли заживо, а нескольких старых живьем закопали в землю.

Мы с Машкой остолбенели — застыли с разинутыми ртами. Я почувствовал, как у меня волосы встают дыбом.

— Полицию, которая хотела арестовать убийц, они прогнали, — продолжал Ковач. — И тогда пришли войска. Рабочие хотели идти на войска, а командир предупредил, что даст приказ стрелять, и всех расстреляют.