|
Всеми силами души я желал бы помешать Карлу Сэндалу сделать то, что он сделал. – Он чувствовал, что установился контакт, чувствовал, что враждебность, с которой поначалу встретила его слова часть присяжных, теперь улетучилась, что теперь они на его стороне. – И, однако, тут мы бессильны. Что мы можем противопоставить этому? Разве только жить в постоянном страхе, забаррикадировав окна и двери, забиться в клетки, подобно зверям, что же еще, что – я вас спрашиваю!?
Теперь он потупился, отведя от них взгляд; он отпустил их. Они открыли ему двери, они дружелюбно приветствовали его на пороге. И в ту же минуту Слоун понял, что больше от него ничего не потребуется. Охранное предприятие Эббота дела не проиграло. А он всеми силами души желал помешать и этому тоже.
2
Блумбери, Западная Виргиния
Припарковавшись под осинами, офицер полиции Чарльзтауна, Западная Виргиния, Берт Куперман мусолил кнопку рации, зажав ее между большим и указательным пальцами подобно рыбаку, ощупывающему леску. Но как ни старался, найти крючок он не мог, и добыча вот‑вот готова была ускользнуть от него. Это не было внутренним сообщением. Дежурил в тот вечер Кей, а ни один человек в здравом уме не спутал бы его приятный, врастяжку, западно‑виргинский говорок с речью того, чьи обрывочные слова долетали до Купермана из передатчика. Это могла быть парковая полиция – дорога в предгорьях хребта Блуридж‑Маунтинс проходила по краю Национального парка «Медвежий ручей», и район этот курировался парковой полицией, но частота иная: сообщение передавалось на волосок от частоты 37,280 мегагерц, почти на их собственной частоте, частоте чарльзтаунской полиции. И это его озадачивало. Куперман наклонился к рации, продолжая теребить кнопку – чуточку вправо, затем влево, опять вправо. Ну давай! Выкладывай! Хоть что‑нибудь! Господи, да он всему будет рад. Десять часов из двенадцатичасовой ночной смены в пятницу уже прошли, и он приканчивал шестую чашку черного кофе, а веки все равно смыкались, как сдвигающиеся двери гаража. Чертово полнолуние, кажется, обмануло, вселив иллюзорную надежду. Может быть, все это ерунда и суеверие, но факт тот, что в полнолуние маньяки активизируются и выползают. Когда они выползают, двенадцать часов дежурства пролетают с быстротой двенадцати минут. А вот сегодня – нет. Сегодняшняя ночь длится и длится, словно прошло уже двенадцать дней. Ну, по крайней мере, ему предстоят выходные, когда он с женой и новорожденным сынишкой отправится к ее родным в Южную Каролину и он сможет отоспаться и всласть поохотиться. Мысль об этом, да вот этот голос по рации, дразнящие и будоражащие обрывки слов, – единственное, что способно еще заставить его бодрствовать и не клевать носом. Голос этот явился ниоткуда, когда Куперман, припарковавшись у обочины, принялся за сандвич с салатом и яйцом, который тухнет теперь в машине. «Пожарная про... восемь миль с... возле... ки». Вот опять – слабые, прерывающиеся, но такие волнующие. Черт побери, если он упустит такой случай! «...под кустом... у ре... вы... пояса». Видимо, человек. Похоже, обнаруженный в кустах. Куперман с усилием вслушивался, «...несомненно, мертв». «Черт побери! – Куперман откинулся назад и хлопнул по рулю. – Наверняка егерь какой‑нибудь». С ними вечно что‑то случается. Но ему, кажется, подфартило. Он включил двигатель «шевроле» и, развернувшись, выехал с ответвления на основную дорогу. Опять затрещала рация. «...мертв». Куперман нажал на тормоз. Кофе из маленького термоса‑кружки выплеснулся через край и обжег ногу. Приподнявшись, он подстелил под себя газету, подложил салфетки и тут же вновь ухватился за кнопку – влево, вправо. |
