– Правда ли, что у профессора Преображенского были проблемы с советской властью?

– Контра он был, это факт, – кивнул старик.

– Мы слышали, что в этом институте проводились секретные опыты по очеловечиванию животных, в частности, собак… – сказал пожилой немец.

Старик, услыхав перевод, вдруг мелко затрясся, глаза его налились кровью.

– Не сметь! Не сметь называть собакой! – почти пролаял он, наступая на немца. – Он герой был!

Переводчица поспешно объяснила гостю по немецки, что слухи о таких операциях не подтверждены, это, скорее, легенда, порожденная выдающимся хирургическим талантом Преображенского. Старик подозрительно вслушивался, потом, наклонившись к уху переводчицы, прошептал:

– Полиграф собакой был, точно знаю. Этого не переводи…

И, круто повернувшись, зашагал к дверям больницы.

Борменталь в своем кабинете отодвинул занавеску, взглянул в окно. «Икарус» медленно отъезжал от больницы. Доктор вернулся к столу. Медсестра Катя возилась с инструментами у стеклянного шкафа.

– И часто ездят? – спросил Борменталь.

– Последнее время зачастили. Раньше то никого не было… – ответила Катя.

Распахнулась дверь кабинета, и на пороге возник знакомый уже старик. Он был уже без шинели и палки, в офицерском кителе без погон, но с орденской планкой.

Борменталь поднял голову от бумаг.

– Понятых прошу занять места! – четко произнес старик.

– Как вы сказали? – не понял Борменталь.

– Дмитрий Генрихович, это Швондер. Не обращайте внимания, он всегда так говорит. Привычка, – чуть понизив голос, спокойно объяснила Катя.

– Катя… – Борменталю стало неловко от того, что Швондер может услышать.

– Дa он почти глухой, – Катя подошла к Швондеру, громко прокричала ему в ухо: – Проходите, Михал Михалыч, садитесь! Это наш новый доктор!

Старик сделал несколько шагов и опустился на стул перед столом Борменталя.

Борменталь нашел историю болезни.

– Швондер Михаил Михайлович, девятьсот третьего года рождения, ветеран КГБ, персональный пенсионер союзного значения… – прочитал он на обложке. – Нa что жалуетесь, Михаил Михайлович, – обратился он к Швондеру.

– Здесь спрашиваю я, – сказал Швондер. – Фамилия?

– Моя? Борменталь, – растерялся доктор.

– Громче. Не слышу.

– Борменталь! – крикнул доктор.

– Статья пятьдесят восьмая, пункт три, – подумав, сказал старик. – Неистребима гнида.

Борменталь не находил слов.

– Опять заскок, – привычно сказалa Катя, снова подошла к Швондеру. – Не дурите, больной! Не старый режим! – крикнула она ему в ухо.

Швондер сразу обмяк, жалобно взглянул на Борменталя.

– Суставы у меня… Болят…

– Артроз у него, Дмитрий Генрихович, – сказалa Катя, помогая Швондеру пройти к накрытому простыней топчану и раздеться.

– Диагноз ставлю я, запомните, – Борменталь мыл руки.

Он подошел к лежащему в трусах и в майке на топчане Швондеру, ощупал колени.

– Снимок делали? – спросил он.

– A? – отозвался Швондер.

– Полно снимков, – Катя протянула доктору пакет черной бумаги.

Борменталь вынул рентгеновский снимок, посмотрел на свет.

– Борменталь… Иван Арнольдович… Не ваш родственник? – слабым голосом спросил старик.

– Это мой дед.

– Враг народа, – доверительно сообщил Швондер.

Борменталь оторвался от снимка.

– Иван Арнольдович посмертно реабилитирован в пятьдесят девятом году, – веско сказал он.