Исцеляевский, действуйте.
Исцелявский хлебнул еще сидра и вроде даже и правда собрался действовать, но уже подойдя к голове, растерянно остановился:
— Так… Это…
— Ну? — уточнил я, — Что еще?
— У меня заклинаний нет. Все потратил, когда спасал вашу невесту. Мне трикоин нужен.
— Я надеюсь, вы употребляете дешевые африканские, а не российские? — спросил я.
Исцеляевский кивнул:
— Ну да. Африканские.
В принципе это было ожидаемо. Как и все нищие магократы, Исцеляевский явно не мог себе позволить дорогие отечественные трикоины, поэтому видоизменил свой организм Слизевиком Соловьева и потреблял африканские.
— Какой именно трикоин? Какая конкретно порода дерева? — поинтересовался я.
— Баобаб.
Сам я баобабов не жрал, и привязанных к этой породе дерева заклинаний у меня не было. Но покопавшись в трикоинах, которые я спер из куртки Василия Кабаневича, я обнаружил пару баобабовых.
— Держите, Исцеляевский. Съешьте сразу два. Вы же еще не исчерпали свой лимит по трикоинам на сегодня, я надеюсь?
— Да какой там… — поморщился Исцелявский, — Я сегодня только один ел, да и тот мне дал этот мудак герцог Кабаневич.
Прожевав свои баобабы, Исцелявский запил их сидром, а потом приступил к делу — подойдя к голове негра, он активировал свою белоснежную ауру и кастанул заклинание.
Над головой эфиопа заметались белые сполохи, как будто вокруг неё кружилась метель.
— Готово, — доложил Исцеляевский, — Дня три теперь точно гнить не будет.
— Мне нужен всего один день, — заметил я, — Спасибо. А теперь идите в зал под лестницей. Там среди трупов лежит тело эфиопа, вы его сразу узнаете — у него кожа черная, и нет головы. Проделайте с ним то же самое, что вы сделали с головой. Это будет последнее заклинание, которое от вас требуется сегодня. Ну, я надеюсь, по крайней мере.
Исцелявский вышел из кухни, захватив с собой еще бутыку сидра из тех, которые прислал нам Кабаневич.
— Ладно, теперь к делу, — заявил я, — Я через полчаса отправляюсь в Петербург. Отправляюсь решать проблемы некоторых из вас, а еще зарабатывать нам деньги.
— Нам? А точно нам? — тут же пришел в крайнее возбуждение Пушкин.
— Совершенно точно, — кивнул я, — Ты же не забыл, что наше новое пилюльное производство — оно принадлежит ложе, а не мне лично? Конечно, половину всей нашей доли будет забирать Кабаневич, а из оставшейся половины половину возьму себя я. Потому что это мое поместье, и лаба моих родителей. Но оставшаяся четверть доходов будет делиться между всеми вами. Это честно, нет?
— Нет, это нечестно, — влезла Головина, — Я ваша невеста, барон, так что у нас с вами теперь общий семейный бюджет. Или вы забыли?
Вот это уже был самый натуральный удар под дых.
— Чего? Вы решили пожениться? — опешил Пушкин.
— Поздравляю, — вроде бы искренне поздравил меня Шаманов.
Громовищин на это раскатисто заржал, Головина стала мрачнее тучи.
— С вами, баронесса, мы этот вопрос обсудим потом, — я настолько жестко произнес это, что аж скрипнул зубами, — Чуть позже, ладно? У нас собрание ложи, а не наш с вами семейный совет.
— А когда будут деньги? — вернулся к своей любимой тебе Пушкин.
— Деньги за корону — уже скоро, — заверил я потомка поэта, — А деньги за пилюли — как только, так сразу. Нужно наладить производство, да и со сбытом готового у нас некоторые эм… проблемы. |