— Знаете, где мы сейчас? — спросил он после паузы. — Как называется этот город? — Когда Керанс помотал головой, Бодкин продолжил: — Часть его обычно называли Лондоном; впрочем, это не важно. А важно или по крайней мере довольно любопытно, что я здесь родился. Вчера я догреб до старого здания университета, массы мелких проток, и нашел ту самую лабораторию, где обычно преподавал мой отец. Мы уехали отсюда, когда мне стукнуло шесть, но я отлично помню, как меня однажды водили с ним повидаться. В сотне метров оттуда был планетарий, и я как-то раз видел представление — это было еще до того, как пришлось перестраивать проектор. Большой купол по-прежнему на месте, метрах в шести под водой. Похож на громадную раковину, вся поверхность заросла фукусом — прямо как в «Водяных младенцах». Весьма курьезно, но разглядывание купола, похоже, сильно приблизило мое детство. Сказать правду, я уже почти его забыл — в моем возрасте остаются лишь воспоминания о воспоминаниях. После того, как мы отсюда уедем, наше существование сделается совершенно бесприютным, а этот город в некотором смысле — единственный дом, какой я когда-либо знал… — Он резко прервался, лицо его вдруг показалось совсем усталым.

— Продолжайте, — ровным голосом произнес Керанс.

Глава шестая

Затопленный ковчег

Двое мужчин быстро двигались по палубе, их подбитые мягкой тканью подошвы неслышно ступали по металлическим пластинам. Белое полночное небо висело над темной поверхностью лагуны, несколько неподвижных кучевых облаков походили на спящие галеоны. Негромкие ночные звуки джунглей плыли по-над водой; время от времени тараторила мартышка или доносился отдаленный визг игуан из их логовищ в затопленных административных зданиях. Мириады насекомых семенили вдоль водной кромки, ненадолго нарушая свое движение, когда вялые волны накатывали на базу, шлепая по наклонным бортам понтона.

Керанс принялся один за другим отбрасывать швартовочные концы, пользуясь волнами, чтобы легче было снимать петли с ржавых кнехтов. Пока станция медленно разворачивалась, он тревожно поглядывал на темную громаду базы. Постепенно в поле зрения над верхней палубой появились три расположенные по левую руку лопасти вертолета, затем хрупкий несущий винт на хвосте. Прежде чем высвободить последний конец, Керанс помедлил, ожидая, пока Бодкин даст добро с капитанского мостика по правому борту.

Натяжение троса усилилось, и Керансу потребовалось несколько минут, чтобы снять металлическую петлю с изогнутого выступа кнехта. Удачно набежавшие волны дали ему несколько сантиметров слабины, пока станция накренялась — а мгновения спустя накренилась и база. Над головой послышался нетерпеливый шепот Бодкина. Развернувшись в узком интервале воды, они теперь оказались лицом к лагуне — единственная лампа в пентхаусе Беатрисы горела теперь на его пилоне. Наконец Керанс высвободил тяжелый трос и опустил его в темную воду, что лениво плескалась в метре под ногами, пока он рассекал поверхность по направлению к базе.

Освобожденный от сопутствующей ноши, здоровенный барабан, чей центр тяжести оказался слегка приподнят вертолетом на крыше, отклонился на добрых пять градусов от вертикали, затем постепенно восстановил равновесие. В одной из кают загорелся было свет, но считанные секунды спустя снова погас. Керанс ухватил лежащий на палубе багор, пока промежуток открытой воды расширялся сперва до двадцати, затем до пятидесяти метров. Слабое течение должно было перенести их обратно вдоль берега к прежнему месту швартовки.

Удерживая станцию на расстоянии от зданий, они продвигались вдоль кромки, время от времени ломая пробивающиеся из окон мягкие древовидные папоротники, и вскоре покрыли двести метров, замедляясь по мере ослабления идущего по кривой течения. Наконец станция осела в узкой бухточке примерно десяти квадратных метров площадью.