— Но скажите мне, доктор, — снова нажал Странгмен, явно неудовлетворенный ответами Керанса, — когда вы все-таки предполагаете отсюда отбыть?

Керанс заколебался, задумываясь, не изобрести ли в самом деле какую-то дату. Прождав добрый час, пока Странгмен переоденется, он затем встретил его приветствиями и попытался объяснить, почему они все еще здесь. Тем не менее Странгмен, похоже, оказался неспособен серьезно отнестись к объяснению, резко перескакивая от удивления их наивностью к острой подозрительности. Керанс осторожно за ним наблюдал, не желая допустить даже малейшую оплошность. Независимо от подлинной природы его личности, Странгмен ни в коей мере не был обычным пиратом. Странная атмосфера угрозы царила на плавучей базе, окружала всю ее команду и капитана. Странгмен, со своей неизменной белозубой улыбкой и хищными чертами лица, что заострялись подобно стрелам, когда он ухмылялся, в особенности тревожил Керанса.

— На самом деле мы даже не обсуждали такую возможность, — ответил Керанс. — Думаю, все мы надеемся оставаться здесь неопределенное время. У нас есть небольшие запасы продуктов.

— Но простите, любезнейший, — запротестовал Странгмен. — Температура скоро поднимется почти до девяноста градусов. Вся планета стремительно возвращается в мезозойскую эру.

— Совершенно верно, — вставил Бодкин, ненадолго выходя из своего самосозерцания. — А поскольку мы часть планеты, частица главного, мы тоже возвращаемся. Здесь, в зоне нашего перехода, мы заново ассимилируем наше биологическое прошлое. Вот почему мы решили здесь остаться. Поймите, Странгмен, никакого скрытого мотива тут нет.

— Конечно же нет, доктор. Я весьма высоко ценю вашу искренность. — Перемены настроения, казалось, снова и снова волнами проходят по лицу Странгмена, заставляя его попеременно казаться то раздраженным, то любезным, то скучающим, то рассеянным. Прислушавшись к воздуховоду, ведущему из шаланды, он затем спросил: — Скажите, доктор Бодкин, а вы случайно в детстве в Лондоне не жили? У вас, вероятно, есть масса сентиментальных воспоминаний, чтобы снова их переживать. К примеру, о великих дворцах и музеях. — Тут Странгмен добавил: — Или у вас остались только до-маточные воспоминания?

Керанс поднял взгляд, изумленный легкостью, с какой Странгмен овладел жаргоном Бодкина. И тут он заметил, что Странгмен не только проницательно наблюдает за Бодкиным, но также ожидает какой-либо реакции от него самого и от Беатрисы.

Однако Бодкин лишь вяло отмахнулся.

— Нет-нет. Боюсь, я ничего не помню. Непосредственное прошлое для меня интереса не представляет.

— Какая жалость, — лукаво заметил Странгмен. — С вами, господа, проблема в том, что вы здесь уже тридцать миллионов лет, и все ваши перспективы искажены. Вы пропустили столько мимолетной красоты жизни. А вот меня завораживает непосредственное прошлое. Сокровища триасового периода крайне невыгодно смотрятся в сравнении с сокровищами последних веков второго тысячелетия.

Опершись на локоть, он улыбнулся Беатрисе, которая напряженно сидела, каждой из ладоней закрывая по голой коленке — будто мышь, наблюдающая за особенно ловким котом.

— А как насчет вас, мисс Даль? Вы выглядите несколько меланхолично. Быть может, легкий отпечаток темпорального недуга? Хроноклазмическая кессонная болезнь? — Странгмен фыркнул, наслаждаясь остроумной репликой, а Беатриса тихо сказала:

— Обычно мы здесь очень устаем, мистер Странгмен. Между прочим, мне не нравятся ваши аллигаторы.