За ним не явится никакая из караулящих нас смертей.

Он суше выветренного камня и древней рукописи желтей.

Он смотрит тупо и безучастно на вечно длящуюся игру,

Но то, что мучит его всечасно, впервые будет служить добру. И вот он едет. Он едет мимо крикливых торгов и нищих драк

за бесплатный суп,

Он едет мимо больниц и моргов, гниющих свалок,

торчащих труб,

Вдоль улиц, прячущий хищный норов в угоду юному лопуху,

Он едет мимо сплошных заборов с колючей проволокой вверху,

Он едет мимо голодных сборищ, берущих всякого в оборот,

Где каждый выкрик равно позорящ для тех, кто слушает

и орет,

Где, притворясь чернорабочим, вниманья требует наглый

смерд,

Он едет мимо всего того, чем согласно брезгуют жизнь и смерть:

Как ангел ада, он едет адом - аид, спускающийся в Аид,

Храня от гибели всех, кто рядом (хоть каждый верит,

что сам хранит). Вот так и я, примостившись между юнцом и старцем,

в июне, в шесть,

Таю отчаянную надежду на то, что все так и есть:

Пока я им сочиняю роли, не рухнет небо, не ахнет взрыв,

И мир, послушный творящей роли, не канет в бездну,

пока я жив.

Ни грохот взрыва, ни вой сирены не грянут разом, Москву

глуша,

Покуда я бормочу катрены о двух личинах твоих, душа. И вот я еду. 26.07.96 * * * Приключений в чужом краю

В цитадель отчизны, в её скудель,

В неподвижную жизнь мою. Разобравшись в записях и дарах

И обняв меня в полусне,

О каких морях, о каких горах

Ты наутро расскажешь мне! Но на все, чем дразнит кофейный Юг

И конфетный блазнит Восток,

Я смотрю без радости, милый друг,

И без зависти, видит Бог. И пока дождливый, скупой рассвет

Проливается на дома,

Только то и смогу рассказать в ответ,

Как сходил по тебе с ума. Не боясь окрестных торжеств и смут,

Но не в силах на них смотреть,

Ничего я больше не делал тут

И, должно быть, не буду впредь. Я вернусь однажды к тебе, Господь,

Демиург, Неизвестно Кто,

И войду, усталую скинув плоть,

Как сдают в гардероб пальто. И на все расспросы о грузе лет,

Что вместила моя сума,

Только то и смогу рассказать в ответ,

Как сходил по тебе с ума. Я смотрю без зависти - видишь сам

На того, кто придет потом.

Ничего я больше не делал там

И не склонен жалеть о том. И за эту муку, за этот страх,

За рубцы на моей спине

О каких морях, о каких горах

Ты наутро расскажешь мне! Артек, 24.08.96 Андрей Лазарчук, Михаил Успенский,

"Посмотри в глаза чудовищ".

М.: ООО "Издательство АСТ"; СПб.: Terra Fantastica, 1997. To_Xa  в качестве набивалки. ї

Дмитрий БЫКОВ ї

ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ Денису Горелову Он любил красногубых, насмешливых

хеттеянок... желтокожих египтянок,

неутомимых в любви и безумных в ревности...

дев Бактрии... расточительных мавританок...

гладкокожих аммонитянок... женщин с Севера,

язык которых был непонятен... Кроме того,

любил царь многих дочерей Иудеи и Израиля.

А.И.Куприн, "Суламифь" 1. Что было после? Был калейдоскоп,

Иллюзион, растянутый на годы,

Когда по сотне троп, прости за троп,

Он убегал от собственной свободы

Так, чтоб её не слишком ущемить.

А впрочем, поплывешь в любые сети,

Чтоб только в одиночку не дымить,

С похмелья просыпаясь на рассвете. Здесь следует печальный ряд химер,

Томительных и беглых зарисовок.

Пунктир. Любил он женщин, например,

Из околотусовочных тусовок,

Всегда готовых их сопровождать,

Хотя и выдыхавшихся на старте;

Умевших монотонно рассуждать

О Борхесе, о Бергмане, о Сартре,

Вокзал писавших через "ща" и "ю",

Податливых, пьяневших с полбокала

Шампанского, или глотка "Камю" )1;

Одна из них всю ночь под ним икала.