Оуэн продумал все до мелочей. Кухонная ниша была открыта таким образом, что катетер уходил от тела прямо в раковину. Водой он запасся в таком количестве, что мог продержаться целый месяц. За месяц уплатил и свою квартплату. Он обрезал шнур от дроуда и настолько его укоротил, что сознательно привязал себя к штепсельной розетке, не имея возможности дотянуться до кухонной ниши.

Очень сложный способ умереть, но по-своему стоящий. Целый месяц невообразимых экстатических наслаждений, какие только доступны человеку. Я мог представить себе, как он хихикал в душе всякий раз, когда вспоминал, что морит себя голодом до смерти, имея пищу всего лишь в нескольких шагах от себя. Но для того, чтобы добраться до нее, нужно было вытащить из розетки дроуд…

Оуэн, я и Хомер Чандрасекхар, мы прожили три года в выше всякой меры стесненной скорлупке, окруженные со всех сторон вакуумом. Что еще оставалось такое, что можно было бы узнать об Оуэне Дженнисоне и чего я не знал? Была ли у него слабость, которая не стала бы для нас общей? Если Оуэн пошел на это, то на это в той же мере был способен и я. И именно поэтому столь велик был мой испуг.

— Очень все ловко, — прошептал я. — С ловкостью, достойной белтера.

— Типичной для белтера, вы это хотели сказать?

— Нет, совсем наоборот. Белтеры не совершают самоубийств. И уж, по крайней мере — не таким способом. Если белтеру приспичит, он, скорее, взорвет привод своего корабля и умрет, как вспыхнувшая звезда. Методичность действий Оуэна типична для белтера, а вот их цель — нет.

— Так, — неуверенно произнес Ордаз, — значит, нет. — Он чувствовал себя весьма неловко. Факты красноречиво говорили сами за себя, но он не решался назвать меня лжецом. Вместо этого он решил вернуться к выполнению формальной для данного случая процедуры.

— Мистер Гамильтон, вы опознаете в этом человеке Оуэна Дженнисона?

— Это он. Он всегда был несколько грузноват, тем не менее, я узнал его сразу. Но давайте удостоверимся окончательно. — Я стащил с плеч Оуэна грязный халат. На левой стороне его груди обнажился почти правильной круглой формы шрам поперечником в восемь дюймов. — Видите это?

— Да, мы обратили на это внимание. Старый ожог?

— Оуэн — единственный из всех, кого я знаю, кто мог бы похвастаться метеоритным шрамом на своей коже. Метеорит врезался ему в плечо, когда он был вне корабля, разбрызгав мгновенно испарившуюся сталь защитной оболочки скафандра по коже. Позже врач извлек из раны крохотную частицу из железа и никеля. Оуэн всегда хранил эту крупинку при себе. Всегда, — я специально сделал ударение на этом слове, глядя на Ордаза.

— Мы не нашли ее.

— Ну что ж…

— Я прошу у вас, мистер Гамильтон, извинения за то, что вам пришлось здесь испытать. Но ведь вы сами настаивали на том, чтобы мы не трогали тела.

— Да. Спасибо вам за это.

Оуэн продолжал ухмыляться в своем кресле. Мне стало нехорошо, запершило в горле, защемило в нижней части живота. Когда-то я потерял свою правую руку. Теряя Оуэна, я испытывал сейчас примерно такие же ощущения.

— Мне хотелось бы знать об этом деле как можно больше, — сказал я. — Вам не составит труда сообщать мне дальнейшие подробности, которые удастся выяснять по мере расследования?

— Ради бога. Через контору РУКА?

— Да. — Это не входило в сферу деятельности РУКА, несмотря на то, о чем я рассказал Ордазу, но престиж РУКА может только помочь делу. — Мне очень хотелось бы выяснить, почему умер Оуэн. Может быть, он просто сломался… бытовые неурядицы, что-нибудь в этом духе. Но если только кто-то специально затравил его до смерти, мне нужна его гнусная кровь.