И в самом деле, с разных сторон к незадачливым наемным убийцам стягивались дельфины. Похоже, что все они тут были дрессированные и жаждали оказать помощь утопающим.

Дельфины подплыли ближе.

– Да это же касатки! – ахнул коренастый и даже выгребать перестал. – Глянь, зубы у них какие!

– Теперь мы за твоих козлов точно ответим, – сказал долговязый и перевернулся на спину, сложив руки и ноги, чтобы касаткам было легче глотать. А чего сопротивляться, если надежды на спасение нет?

– Врешь! – прохрипел коренастый. – Мы еще побарахтаемся!

И он, что‑то достав из кармана, принялся это что‑то полоскать в чистой океанской воде. Уж на что долговязый, не один год отслуживший контрактником в ВДВ, был неприхотлив и вынослив, но и его замутило. А о касатках и говорить не приходилось: выпустив из дыхала по едкому вонючему фонтану, шесть касаток тут же перевернулись на спину, открывая небесам белоснежные животы. Остальные, стремительно набирая ход, пустились восвояси.

– Что это у тебя? – спросил долговязый, держа голову повыше над водой. – Порошок против акул? – Носки! – проорал коренастый. – С самой Африки тащил, все постирать некогда было!

Долговязый снова лег на спину, глядя в бездонное голубое небо.

– Ну и чего ты добился? – печально спросил он. – Теперь мы просто утонем. До берега еще знаешь сколько?

– У тебя сотовый далеко? – печально поинтересовался коренастый. – Звони, братан, Диспетчеру.

– Не буду я ему звонить, – сказал долговязый. – Пусть меня лучше касатки порвут! Ты знаешь, что он с нами сделает?

– Догадываюсь, – уныло подтвердил коренастый. – Но ты все‑таки позвони, может быть, он нас еще простит!

Долговязый окунул голову в воду и принялся отфырки‑ваться, обеими руками держась за плавник касатки.

– А ты бы простил? – поинтересовался он.

– Я бы? – Коренастый подумал самую малость. – Я бы на его месте на нас бомбу сбросил. Чтобы не мучились. Эх, если бы ты его тогда в Лхасе подстрелил!

– Да нельзя было! – уныло признался долговязый. – Я же еще во Владике подрядился информацию о нем поставлять в «Новости дня». И в газету «Владивостокское утро». А каждую заметку словами заканчивал: «Илья Константинович Русской все еще жив!»

– Так ты это специально? – Коренастый навис над долговязым, но тут же сам окунулся в воду. – Выходит, ты специально в него промахнулся, когда мы были в Лхасе? И в японской гостинице ты знал, что его в номере нет? И винтовку в Нагпуре специально утопил?

– Зато сколько бабок заработали! – смущенно оправдывался долговязый.

Коренастый вскарабкался на касатку и за руку втащил долговязого на черную наждачно‑жесткую спину.

– Звони! – потребовал он. – Сейчас же звони, козел! Долговязый поморщился.

– Хорош тебе, надоел, – сказал он. – За козла ведь и ответить можно!

Глава 22

Русской сидел на берегу пролива, и будущее казалось ему тоскливым, как спектакль захудалого провинциального театра. Потрясение, которое он испытал при кораблекрушении, выбелило виски Ильи Константиновича и сделало его лик почти иконным – темным и безрадостным. Праздник закончился тяжким похмельем. Суматошливый Жора Хилькевич неожиданно изменил планы и улетел в Бразилию ловить анаконду, рассудительный швед уплыл с таким же, как и он, искателем приключений.