Одного из них звали Паоло ди Гупперейро, а второго звали совсем наоборот – Перес де ля Куньяр. Карабинерам было по двадцать четыре года, и оба они мечтали поймать особо опасного преступника и стать известными, чтобы из провинциального полицейского участка выбраться в столицу и зажить там яркой зажигательной жизнью, которую молодые жандармы с завистью наблюдали в многочисленных американских фильмах, продававшихся на видеокассетах даже в их безнадежном и безденежном захолустье.

При виде Ильи Константиновича Русского они сразу оживились и зашептались, показывая друг другу старые затертые плакаты из серии «Их разыскивает полиция». В плакаты эти Русскому заглянуть не удалось, но душа его сразу же исполнилась самых нехороших предчувствий. И надо сразу сказать, что предчувствия его, как водится, не обманули.

Выпив сразу по пять рюмок перно подряд, жандармы осмелели и пришли к какому‑то общему выводу. С сияющими глазами они подошли к новоявленному цыганскому барону, и Перес де ля Куньяр, жгуче поблескивая своими аргентинскими глазами, торжественно объявил по‑испански.

– Сеньор Борман! Я имею честь объявить вам о вашем аресте!

Русской ничего не понял из того, что сказал Перес де ля Куньяр, и обиженному жандарму пришлось повторить все на ломаном английском. Суть осталась прежней, но впечатление начисто пропало. Немного оскорбленный этим, Паоло ди Гупперейро ловко – почти как в американских фильмах – застегнул на опасном преступнике никелированные наручники.

Глава 24

Тоскливо сидеть в камере за свои собственные грехи. Сидеть в ней за чужие грехи вообще невыносимо. Осознание того, что с ним поступают несправедливо, выводило Илью Константиновича из себя.

Да что там таить – до бешенства это его доводило! До такого бешенства, что Илья Константинович начал стучать кулаками в обитую железом дверь и требовать вначале русского консула, затем адвоката, а окончательно отбив кулаки о железо, обессиленно сел на жесткий топчан и вспомнил о маме. В данном случае лучше всего ему, несомненно, помогла бы мать. И то при условии, что явилась бы в жандармерию со всеми документами, детскими фотографиями своего Илюши, а главное – с его свидетельством о рождении. Но мама жила в далеком Благовещенске и не знала, что сын нуждается в ее помощи.

В этой ситуации Илья Константинович Русской мог рассчитывать только на себя.

Тем временем весть об удачливости молодых жандармов уже распространилась в провинциальном городке. Многие почитали за обязанность заглянуть в участок и удостовериться в том, что знаменитый немецкий людоед Мартин Борман спустя долгие годы пойман и посажен за решетку. Окошечко в камеру то и дело открывалось, и любознательные аргентинские граждане с интересом разглядывали пойманного злодея.

– А по виду и не скажешь, – сказала жеманная супруга тяэра Мария де ля Гранту, известная законодательница местных мод и нравов, которую по причине всеобщей известно‑'сти в городке звали просто Марией. – Поверить не могу, что такой замухрышка мог съесть несколько миллионов человек. "Хотя, может быть, у них в Европе совсем другие аппетиты…

– Не сомневайтесь, сеньора, – галантно склонил к ее плечу блестящую от бриолина голову секретарь суда, местный вертопрах и повеса, числящийся другом семьи де ля Гранту. – Вы только взгляните на его глаза. Это глаза людоеда, сеньора, это глаза дикой пумы, которая, затаившись в пампасах, ждет свою очередную жертву! Взгляните в его глаза – и вы убедитесь, милая Мария, что этот человек способен на все!

Зеленые глаза сеньоры Марии с жадным томным вниманием оглядели Илью Константиновича.