— Еще одна местная легенда! Мало мне той, первой… — Он сердито посмотрел на девочку. — И чего только тебя по тем лесам носит! Высмотрела же! Шпик-контора!

— Я не контора! — оскорбилась Маруська.

Ее губы задрожали, набухли, тонкие брови сдвинулись. Новое слово было непонятным и поэтому казалось вдвойне обидным.

Маруська сморгнула невольную слезинку и сбивчиво забормотала:

— И ладно. Подумаешь. Я тебе просто так сказала. Думала: ты мой друг и сказала. А не хочешь, как хочешь. Пожалуйста. Я вырасту, сама туда убегу. Вот увидишь…

Володька выслушал несвязную тираду и невольно подумал: «Вот ведь дуреха! Мало волчьих ягод, так она еще и каменное зеркало сюда же приплела. Для комплекта, так сказать. И деда моего туда же до кучи…»

Он вскочил на ноги и раздраженно воскликнул:

— Да с чего ты взяла, что он там исчез, а? Может, заметил тебя, да и спрятался! Я так просто уверен — спрятался. Тоже мне, соколиный глаз выискалась! Как тебя только из дома выпускают…

Маруська перенесла нежданную бурю довольно спокойно. Тоже встала и, исподлобья поглядывая на мальчика, неохотно призналась:

— Меня и не пускали. А я убегала да убегала. Долго. Мамка и плюнула. Не в клетке же, говорит, тебя держать…

— По мне так лучше в клетке, — буркнул покрасневший от досады Володька. — Целее будешь. Надо же, мотается, где только вздумается! И это в семь лет…

Надувшаяся Маруська снова уселась на пружинящие еловые ветки и демонстративно отвернулась. Володька начал затаптывать костер. Оба мрачно молчали.

Как раз в этот момент в очередной раз сменившийся ветер донес до них все тот же хриплый человеческий вопль. На этот раз его услышала и девочка. Она испуганно вскочила:

— Кричат, нет? Может, мне показалось?

Отчаянный крик о помощи раздался снова. Дети растерянно переглянулись. Маруська страшно побледнела и пробормотала:

— Петро…

— Я тоже о нем подумал, — неохотно кивнул Володька.

Они развернулись к болотам и настороженно замерли. И на этот раз услышали абсолютно четко:

— Помогите!

Какое-то время они стояли и напряженно прислушивались к лишенным всякой надежды стонам. Те, смолкая на секунду-другую, потом возобновлялись со все большим отчаянием и буквально бросали ребят в дрожь.

Володька с нескрываемой досадой сплюнул на землю и потянул с веток свою куртку. Потом встревоженно посмотрел на солнце. По его прикидкам, было уже около шести часов утра.

Внимательно наблюдавшая за ним Маруська протестующе пискнула:

— Он в нас стрелял! Он злой! Ты умереть мог…

— И что? — хмуро посмотрел на нее Володька.

Девочка беспомощно пожала плечами:

— Домой пойдем, давай, а? А о нем в деревне расскажем. Пусть другие его вытаскивают.

— А если он за это время утонет? — угрюмо буркнул Володька. — Тогда как?

— Не знаю, — Маруська неожиданно всхлипнула. — Только я его боюсь. Он… он, правда, злюка…

Ребята опять настороженно прислушались: давно сорванный голос по-прежнему умолял о помощи. Володька мрачно сказал:

— Придется туда тащиться. Он подонок, конечно, но мы-то нет. Как думаешь?

Девочка обреченно кивнула. Володька ласково предложил:

— А то оставайся тут. Подождешь нас. Я теперь и сам справлюсь.

Он понизил голос и неожиданно для себя признался:

— Я, знаешь, хоть и обернулся человеком, волком все же остался.

— Как это? — Маруськины глаза мгновенно округлились от любопытства.