— Предали! — воскликнула Берта. — Предали! Но кто?

— Тот человек, кто однажды уже прислал за ней солдат в мой дом, это арендатор в Ла-Ложери по имени Куртен.

— Куртен? Вы его видели?

— Да, — коротко ответила вдова.

— О! — воскликнула Берта, сложив в мольбе руки. — Нельзя ли мне увидеть его?

— Девушка, — произнесла вдова, уклоняясь от ответа. — Моего мужа убили приверженцы этой женщины, а я заставляю вас спешить, в то время как вы, одна из ее самых верных сторонниц, сомневаетесь, стоит ли пускаться в путь!

— Да, да, вы правы, — сказала Берта. — Я вовсе не сомневаюсь, а бегу!

И в самом деле, она повернулась, чтобы уйти.

— Вы опоздаете, если пойдете пешком. На конюшне стоят две лошади. Берите любую из них, а надеть на нее седло и накинуть уздечку поможет вам слуга на конюшне.

— О! — воскликнула Берта. — Не волнуйтесь, с седлом я как-нибудь и сама справлюсь. Но чем же бедную вдову сможет отблагодарить та, которую вы спасаете во второй раз?

— Передайте, пусть она вспомнит о том, что я ей сказала в моей лачуге у постели, где лежали двое убитых по ее вине мужчин, передайте ей, что она совершает преступление, когда несет раздор и войну в страну, где даже враги защищают ее от предательства. Поторопитесь, мадемуазель, и с Богом!

С этими словами вдова стремительно вышла из дома. Вначале она побежала к кюре Сен-Фильбера, попросив прийти в донжон, затем со всех ног помчалась напрямик через поле к своей ферме.

XXV

«КРАСНЫЕ ШТАНЫ»

За прошедшие сутки волнение Берты достигло предела; узнав о разоблачениях Жозефа Пико, девушка засомневалась не только относительно Куртена: она уже перестала доверять самому Мишелю.

Из памяти Берты никак не могло выветриться воспоминание о вечере накануне боя при Ле-Шене, когда она заметила мужскую фигуру под окошком Мари; время от времени это воспоминание искрой вспыхивало в сознании и болью отзывалось в сердце, а мысли о безучастном к ней отношении Мишеля во время выздоровления вряд ли помогали развеять все сомнения; когда же она узнала, что Куртен, действовавший, как она предполагала, не по собственной инициативе, направил корабль в открытое море, а главное после того как, охваченная тревогой за своего любимого, она вернулась в Ла-Ложери и не нашла его, ее ревнивые подозрения еще более усилились.

Однако она мгновенно забыла про все свои тревоги и печали, когда вдова напомнила о долге, ведь выполнение его было для нее самым главным в жизни, выше личных переживаний, даже выше любви.

Не теряя времени, она побежала на конюшню, выбрала самую выносливую лошадь, показавшуюся ей способной быстро преодолеть расстояние до города, насыпала ей двойную порцию овса, чтобы ноги ее не подкосила усталость, надела ей на спину нечто вроде вьючного седла и, взяв в руки уздечку, подождала, пока лошадь закончит жевать овес.

И в эту минуту ей послышался шум, который не мог быть незнаком людям в те смутные времена.

До ее слуха донеслась мерная поступь приближавшегося военного отряда.

Дверь постоялого двора сотряслась от громкого стука.

Через застекленное окно смежной с кухней пекарни девушка разглядела солдат, и с первых же их слов она догадалась, что военные ищут проводника.

И тут Берте, опасавшейся за судьбу отца, Мишеля и Малыша Пьера, больше всего на свете захотелось все разузнать. Она не хотела отправиться в путь, пока точно не выяснит намерения солдат; уверенная в том, что никто не сможет опознать ее в крестьянском платье, которое она по-прежнему не снимала, девушка пробралась из конюшни в пекарню, а из пекарни — на кухню.