Была середина сухого сезона. Солнце висело над головой накаленным молотком. Потому сперва начали убивать за воду. Вытаскивали из машин, орали. Стреляли. Оружие было почти у всех. Бразильцы любили оружие, и продавалось оно свободно.

В городе стрелять начали у магазинов. Иногда вмешивалась полиция, и стрельба быстро прекращалась. Полиция города Салвадор была страшней местной армии и флота, вместе взятых и удесятеренных. Но полицейских осталось слишком мало, они забирали лучшее и не мешали делить остатки.

Неделю Круз почти не выходил из дому, используя химический унитаз и четыре литра воды в день. Надеялся пересидеть и связал одиннадцать пар перчаток. В Верхнем городе взрывали и расходовали много патронов. На восьмой день Крузовы ворота высадил «хаммер». Круз убил водителя и двоих с заднего сиденья. Сидевшего рядом с водителем Круз убивать не стал, но перевязал и на «хаммере» же повез в госпиталь. Сидевший рядом был голубоглазый подросток тринадцати лет с цепью на шее. За квартал от госпиталя он ткнул Круза ножом в бок и тем отсек себе мизинец, когда лезвие лопнуло на бронежилете. Крузу пришлось ударить подростка в переносье. Затем вытащить из «хаммера» и перенести к ближайшей тени. Еще минут пять Круз, размышляя невнятно, искал в «хаммере» воду, но не нашел.

Зато опоздал к налету на госпиталь и хорошо расслышал стрельбу. Потому не стал ехать в госпиталь, а повернул. Еще через квартал «хаммер» оставил и пошел пешком, держа «узи» на изготовку. А когда дошел, собрал рюкзак.

Надо было возвращаться. Круз верил, что сумеет. И сумел, хотя это заняло тридцать лет.

7

Тот, кого собрались посылать за смертью, оказался лысым конопатым мужичонкой ростом едва за метр пятьдесят. Голый по пояс, тощий, замызганный, он сгребал шурфелем навоз в ведро, а затем, кряхтя, тащил в яму. Навоз был от «мяса». Оно содержалось на этом же дворе, в кирпичной двухэтажке с отремонтированными окнами. Вместо обычных стекол там были толстые, мутно-зеленые, с проволочной сеткой внутри. «Мясо» содержалось сплошь мужского пола — хотя определить пол некоторых особей, сплошь покрытых язвами и шрамами, странно зажирелых и огрузневших, было трудно.

Особи тихо вздыхали, гадя под себя. Мужичонка собирал навоз и окатывал обгадившихся водой. Скреб их, поворачивал. Странно, но те большей частью покорно двигались. Когда не двигались, мужичок, матерясь, бил их босой пяткой по мошонкам и под дых. Еще «мясо» нужно было кормить и выгуливать, но конопатого к такому важному делу не пускали. Его и к людям не подпускали.

Когда тот подошел на три шага к Янке, Янка оскалился и процедил: «Ты, не ходь, а то Штып раньше времени с мясом спутает!» Конопатый встал, ссутулившись беспомощно.

— Захар, решено про тебя, — сообщил дидько, ухмыляясь. — Ты с ними пойдешь.

— С этими, что ль? — спросил мужичонка неожиданно густым басом.

— Можешь остаться. — Дидько усмехнулся.

— Не, я, пожалуй, пойду, — сказал Захар.

— Вот и ладно. Мяса у нас хватает. А так хоть людям пригодишься.

— Мне пугач свой взять можно?

— Свой? У тебя ничего своего больше нету. Шкура только. Да и та теперь — их. — Дидько для убедительности показал пальцем. — Захотят — спустят.

— А волки мои?

— Твои? Да кто захочет с таким пойти?

— Закон, — прогудел Захар, почему-то улыбаясь.