-  Эка ж, молодежь-то у нас какая, - сокрушенно покачал головой Киселев, - только бы гулять, барышень портить да пьянствовать. Ну, да что с тобой делать, слушай… Императрица Анна Иоанновна назначила своим восприемником младенца Иоанна Антоновича, сына принца Антона Ульрих Брауншвейг-Бевернского и своей племянницы Анны Леопольдовны. Сама же Анна Леопольдовна была родной внучкой царя Иоанна Алексеевича, брата и соправителя Петра Алексеевича. Когда Анна Иоанновна вскоре преставилась, на престол взошел младенец Иоанн Антонович, а регентами при нем стали его матушка Анна Леопольдовна и Эрнест Карлович Бирон. Про Бирона-то хоть ты слышал?

    -  Про Бирона что-то слышал, - подтвердил я.

    -  Так вот, когда Бирона за кровавые дела сместили, следом за ним от власти отказалась и Анна Леопольдовна в пользу Елизаветы Петровны. Ну, а младенца Иоанна, соответственно, посадили в крепость.

    -  Зачем?

    -  Что зачем?

    -  Зачем младенца было сажать в крепость?

    -  Чтобы не вздумал на престол претендовать, - снисходительно пояснил Киселев. - Так вот, когда я начинал службу в шестидесятом году, он был еще жив и сидел под строгой охраной. Я сам его один раз видел, когда стоял в крепости караульным.

    -  Все это очень хорошо, только при чем тут моя Алевтина?

    -  Этого не могу знать, - сказал Александр Васильевич, отводя глаза. - Только слыхал я, что Иоанн Антонович умер этак году в шестьдесят четвертом, а дальше не нашего ума дело.

    Я понял, что теперь-то мы как раз добрались до самого интересного. Киселева подмывало рассказать все, что он знал, но он чего-то боялся. Я прикинул варианты и пошел обходным путем.

    -  А этот Иоанн был женат?

    -  Как можно такому узнику жениться! Его даже коменданту крепости нельзя было видеть!

    -  А как вы его увидели?

    -  Случайно.

    -  А еще кто его случайно видел?

    -  Мне-то почем знать!

    -  Это само собой, а вдруг он тайно женился? Может, слухи какие ходили?

    -  Мало ли, что люди болтают, разное говорили.

    -  А что говорили?

    -  Говорили, что за длинный язык недолго и в Сибирь прогуляться, - недовольно ответил уездный начальник.

    -  Может, у коменданта или у кого из офицеров дочка была молодая? - продолжал приставать я с расспросами.

    -  А коли сам все знаешь, зачем выпытываешь? - рассердился Киселев.

    -  И повенчались они тайно?

    -  Я у них на свадьбе не был, а люди всякое скажут, коли язык без костей.

    -  А кто у них родился?

    -  Этого не ведаю. Коменданта с семейством в Сибирь сослали, и я про него больше не слышал. Нас всех, кто в крепости служил, по дальним гарнизонам разослали. Так что пойдем, друг мой любезный, вместо разговоров пустых лучше выпьем. Не наше дело в такие тонкости вникать, поди твою сироту в Питере не обидят. В просвещенный век живем!

    -  Это точно, восемнадцатый век, пальчики оближешь - сплошное просвещение, - согласился я.

    Мы подошли к столу и выпили за больную печень Александра Васильевича и освобождение Алевтины.

    -  Ежели у Его Величества сумление есть, то, коли дело династическое, очень способно, что и головы может стоить, - грустно подытожил свой «гишторический» рассказ добрый старик.