Самур открыл моментально, видимо, так и стоял у глазка. Он был ненормально бледен, отчего волосы и усы выглядели вовсе уж антрацитовыми, и почему-то казался располневшим. Данил кивнул своим, чтобы остались на площадке, прошел в комнату. Постель с кровати сорвана, валяются изодранные на ленты простыни и еще какие-то тряпки в бурых, залубеневших пятнах, на столе — откупоренная, но непочатая бутылка коньяка, тут же «стечкин» с глушителем и патроны россыпью.

Данил взял пистолет, нюхнул — кисло шибало гарью…

— Садись, — сказал Самур, вошел следом, как-то скособочась, прижимая левую руку к боку. Тяжело упал на стул. — Налей мне, пожалуйста. Промедол прошел, а сил нету…

— Тебя что, ранили? — Данил оглянулся на жуткие тряпки. — Где телефон? Сейчас все оформим…

— Сиди, Барс. Поздно. Налей мне. У пророка ничего не сказано про коньяк, его можно… — он зажмурился и выцедил полстакана, как воду. Шумно выдохнул, передернулся всем телом. — Поздно, две пули, буду умирать…

— Ты…

— Молчи, да! — Самур ос калился, как зверь. — Ты мужчина, нет? Я тебе сват-брат, да? Сиди, слушай! Совсем времени нет, я чую, у нас в семье всегда чуяли, дедушка Гафур… — он прикрыл глаза, залопотал на каком-то непонятном языке, опомнился. — Никого больше нет, Барс. Налетели до рассвета, в час волка, собаки не лаяли, их я думаю, положили из бесшумок, Салих стоял на карауле, а тревоги не поднял, значит, его тоже, сразу… Барс, они не требовали сдаться, не кричали про руки вверх, они убивали всех…

— Кто? Сколько их было?

— Все в камуфляже, в масках… — Самур снова закрыл глаза. — Мы стреляли, только они убивали одного за другим, одного за другим, мы были как овчарки у стада, а они как волки, они пришли, чтоб убивать без разговоров… Человек пятнадцать. У них ни один ствол не стрелял громко, все были бесшумные, совсем как у нас, ни одного выстрела не было громкого… Это не власти, это абреки. Нет больше Шадизаровых, только маленькие, там, в ауле… Все было бесшумно, понимаешь? Только раненые стонали, кричали, у нас и у них… Они своих добили потом, еще раньше, чем наших. Я видел… Всех Шадизаровых убили, Барс. А я убежал, когда никого уже не осталось. Я не трус, слышишь? Не трус! Нужно было рассказать…

— Да конечно, — тихо сказал Данил. — Никто и не говорит, что ты трус, никто… Значит, это ты взял «Ниву» в деревне?

— Я. Собака у них не гавкала, взял еще рубашки с веревки, отъехал подальше, порвал, завязался… Они гнались сначала по лесу, я спрятался в темноте, мимо проскочили… У нас у всех одежда была темная, так в старину заведено, ночью не видно, если что… Вот и получилось — если что… Откуда знаешь про «Ниву»? Я ее бросил за квартал отсюда.

— Знаю, — отмахнулся Данил.

— Ты умный… У тебя кто-то в деревне?

— Да. Но ничего он не заметил.

— Он бы не услышал, — сказал Самур, чуть покачиваясь всем телом. — Ни одного выстрела не было громкого… Налей еще. Все сказал, можно теперь. Они не власть, Барс, так и скажи Ивану. Скажи, я ничего не мог сделать, ты бы тоже не сделал ничего.

— В деревне все было спокойно?

— Ни одна собака не брехала, только когда я шел… Они пришли тайгой, если и была машина, оставили далеко. Барс, запомни, мусульманина хоронят в тот же день… У вас есть мусульманское кладбище, отвези ночью, закопай…

— Не дури, — сказал Данил.