|
Элла, принеси коку. К ним подошла молодая женщина с деревянной чашкой, в которой колыхалась темная жидкость. — Выпейте‑ка, мистер Шэнноу. Он послушался. Жидкость оказалась горькой, и он поперхнулся, но несколько секунд спустя боль в голове притупилась, а потом и совсем прошла. — Так‑то лучше! Мистер Шэнноу, я взял на себя смелость осмотреть ваш багаж, и, как вижу, вы читаете Библию. — Да. А вы? — Почитывал, пока вы были без сознания. Давненько я не видел Библии. В том, что после падения сохранилось порядочно экземпляров, ничего особенно удивительного нет. Она ведь оставалась бестселлером каждый день каждого года. Не удивлюсь, если Библий больше, чем людей. — Значит, вы неверующий? — Напротив, мистер Шэнноу. Тот, кто наблюдает конец мира, очень быстро обретает веру. Шэнноу приподнялся и сел. — Всякий раз, когда вы говорите, я почти понимаю вас, но затем вы словно переноситесь куда‑то еще. Люгеры, кольты, бестселлеры… Я не понимаю, о чем идет речь. — Естественно, мой мальчик. Разве не сказано в Библии: «Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут вспоминаемы и не придут на сердце»? — Вот первое из всего вами сказанного, что я понял. Где фургоны? — Какие фургоны, мистер Шэнноу? — Я ехал с караваном. — Мне о нем ничего не известно, но, когда поправитесь, вы сможете отыскать его. — Ваше имя мне знакомо, — сказал Шэнноу, — но я никак не могу сообразить, почему. — Каритас. Любовь по‑гречески. Если я говорю голосами человеческими и ангельскими, а каритас не имею… милосердия, любви… Вспомнили? — Мой отец повторял это, — сказал Шэнноу с улыбкой. — Вера, Надежда и Каритас. Да‑да. — Вам следует почаще улыбаться, мистер Шэнноу, это вам очень идет. Скажите, сэр, почему вы рисковали жизнью ради моих малышей? Шэнноу пожал плечами. — Если этот вопрос требует ответа, я его не знаю У меня не было выбора. — Я решил, что вы мне нравитесь, мистер Шэнноу. Наши дети называют вас Громобоем и считают, что вы, быть может, какой‑то бог. Что я — бог, они знают и думают, что вы, быть может, бог смерти. — Я человек, Каритас. Вы это знаете. Объясните им. — Божественность не тот дар, мистер Шэнноу, от которого небрежно отказываются. Вы станете героем их легенд до конца времен — поражая каннов громами, спасая их принцев. В один прекрасный день они, возможно, начнут вам молиться. — Это будет богохульством. — Только если отнестись к этому серьезно. Но ведь вы же не Калигула. Вы голодны? — От вашей болтовни у меня голова пошла кругом. Давно вы здесь? — В этом поселке? Примерно одиннадцать лет. И вы должны извинить меня за болтовню, мистер Шэнноу. Я один из последних людей погибшей расы, и порой мое одиночество безмерно. Я нашел ответы на вопросы, которые ставили людей в тупик тысячу лет. И нет никого, кому я мог бы их сообщить. У меня есть лишь это маленькое племя; некогда они были эскимосами, а теперь служат пищей для каннов. Это невыносимо, мистер Шэнноу. — Откуда вы, мистер Каритас? — Из Лондона, мистер Шэнноу. — Где это отсюда — на севере, на юге? — По моим расчетам, сэр, на севере. И он скрыт под миллионами тонн льда в ожидании, что его найдут в следующем тысячелетии. Шэнноу сдался и растянулся на одеяле, отдаваясь сну. Хотя Каритас, несомненно, был сумасшедшим, жизнь поселка он организовал безупречно, и все жители глубоко его почитали. |
