|
Все передние зубы были обточены в острые клинья. К Гриффину подошел Этан Пикок и тоже уставился на труп. — И безмозглые дураки, вроде Фелпса, хотят, чтобы мы поверили их измышлениям о Темном Веке! — сказал он. — Вы можете представить себе такого вот ублюдка летающим на машине? Его и человеком‑то не назовешь! — Будь ты проклят, Этан! Нашел время для споров! Скорее наполняй свои бочонки! Гриффин подъехал к фургону Фелпса. Донна Тейбард тщетно старалась остановить кровь, продолжавшую обагрять плечо раненого. — Рану надо зашить, Донна, — сказал Гриффин. — Сейчас вернусь с иглой и нитками. — Я умру, — простонал Фелпс. — Я знаю! — От такой‑то царапины? Да никогда! — объявил Гриффин. — Хотя, клянусь Богом, до того с ней намучаешься, что еще пожалеешь, что жив остался! — Они вернутся? — спросила Донна. — Все зависит от того, насколько велико их племя, — ответил Гриффин. — Но, думается, еще разок они попытаются. Эрик наливает ваши бочонки? — Да. Гриффин вернулся с иглой и нитками, потом осмотрел свои пистолеты. Все четыре ствола оказались разряженными, хотя он помнил только один свой выстрел. Странно, как инстинкт берет верх над разумом, подумал он и отдал пистолеты Берку для перезарядки. Мадден с шестью другими мужчинами наблюдал за опушкой леса, не появятся ли дикари, а Гриффин следил, как наполняются бочонки. Перед тем, как начало смеркаться, он распорядился, чтобы фургоны отъехали от деревьев на плоскую луговину дальше к западу. Там из веревок соорудили временный загон и пустили в него пастись выпряженных волов. Мадден расставил дозорных по периметру лагеря, и все приготовились ждать второго нападения. Сны Шэнноу были окрашены кровью и огнем. На лошадином скелете он ехал через пустыню, полную могил, пока не увидел беломраморный город и золотые ворота. Их блеск ослепил его. — Впустите меня! — крикнул он. — Зверю сюда доступа нет, — ответил неведомый голос. — Я не зверь. — Тогда кто ты? Шэнноу посмотрел на свои руки и увидел, что они покрыты змеиной чешуей в черно‑серых разводах. Голова у него мучительно болела, и он потрогал рану. — Впустите меня. Я истекаю кровью. — Зверю сюда доступа нет. Шэнноу громко закричал — его пальцы коснулись лба и нащупали рога — длинные, острые, они источали кровь, которая с шипением закипала, едва ее капли касались земли. — Хоть ответьте мне, Иерусалим ли это? — Тут нет разбойников, Шэнноу, чтобы убивать их. Поезжай дальше. — Мне некуда ехать. — Ты выбрал путь, Шэнноу. Следуй ему. — Но я взыскую Иерусалима! — Возвратись, когда волк и ягненок будут пастись вместе, и лев, как вол, будет есть солому. Шэнноу проснулся… Его похоронили заживо! Он пронзительно вскрикнул, и слева от него отдернулась занавеска. Комната по ту ее сторону была освещена. На постель рядом с ним осторожно присел старик. — Ничего не опасайтесь! Вы — в Землянке Лихорадок. Все будет хорошо. Когда поправитесь, то сможете уехать, когда пожелаете. Шэнноу попытался сесть, но голова болела невыносимо. Он поднес ладонь ко лбу, опасаясь, что она упрется в рога, однако нащупал только холщовую повязку и обвел взглядом тесное помещение. Ничего, кроме постели и огня, разведенного под белыми камнями очага. Жар, исходивший от них, обжигал. — У вас была лихорадка, — сказал незнакомец. — Я ее вылечил. Шэнноу лег поудобнее и тотчас заснул. |
