Из-за колонн послышались отрывистые команды, и «преображенцы» загремели сапогами по полу, удаляясь куда-то в сторону центрального вестибюля.
— У вас есть машина? — поинтересовался Иван. — Не знаю, осталось ли хоть что-нибудь во дворце.
— Грузовик у ворот на Миллионной. — Я свернул в сторону восточного крыла. — Не «Мерседес», конечно, но сойдет.
То ли во дворце заработала неведомая мне внутренняя связь, то ли придворные, солдаты и шпики обладали каким-то особенным чутьем на проявления монаршей воли, по пути нам попались от силы с полдюжины человек. А все прочие обитатели Зимнего, похоже, решили благоразумно остаться в кабинетах и гостиных, и к выходу нас вели пустые коридоры.
— Подвинься! — буркнул Иван, плюхаясь на сиденье.
— Подождите меня, судари. Не могу же я пропустить все самое интересное.
Не знаю, каких усилий стоило Горчакову поспевать за нами, однако последнее место в кабине досталось ему. Шефу с «георгиевцами» пришлось ехать в кузове, и самые медлительные из них запрыгивали через борт уже на ходу. Я осторожно выкатил грузовик на Миллионную задним ходом, развернулся и вдавил газ, давая волю мотору.
— Эта колымага может ехать быстрее? — Иван нетерпеливо толкнул меня локтем в бок. — Плетемся, как черепахи…
Я молча вздохнул. Тяжелая машина без особого труда везла две дюжины человек, однако гоночным характером, конечно же, не обладала. Стены Зимнего проплывали за стеклами кабины издевательски-неторопливо, и только забравшись на Дворцовый мост грузовик, наконец, набрал ход. Стрелка спидометра перевалила отметку в шестьдесят километров в час, потом в семьдесят, на мгновение застыла — и все-таки поползла дальше.
Но и этого явно не хватало. Время уходило куда быстрее, чем мы приближались к крепости, и я почти физически ощущал, что оно вот-вот закончится. Небо оставалось ясным, однако над городом стремительно сгущались тучи, которые не смог бы увидеть даже самый зоркий глаз.
— Ты тоже это чувствуешь, да? — пробормотал Иван. — На плечи давит, как будто ящик несешь…
Метафора получилась в самый раз. С той только поправкой, что ползущая нам навстречу недобрая сила была тяжелее любого груза. Колдун со своими прихвостнями уже заканчивал работу, ритуал вытягивал энергию буквально отовсюду и готовился обрушить ее на Петербург.
Оставалось только поставить кровавую точку. То ли Талант Вяземской не ограничивался искусством врачевать раны, то ли наша недолгая связь оказалась куда прочнее, чем я считал — я ощущал не только страх, но и физическую боль. Чужую, и все же достаточно близкую, чтобы дотянуться до тела. И когда жертвенный клинок, занесенный почти в километре отсюда, я на мгновение почувствовал, как в грудь входит острая сталь.
В глазах потемнело, и непослушный руль рванулся из пальцев. Грузовик соскочил с дороги и, прочертив бортом по основанию Ростральной колонны, замер.
— Эй, что случилось? — Иван ухватил меня за плечи и принялся трясти. — Ты ранен⁈
— Нет, — простонал я и потянулся к рычагу справа. — Жить буду. Поехали дальше, пока…
— Поздно, друзья мои, — помертвевшим голосом проговорил Горчаков, вытягивая руку вперед. — Мы опоздали.
Я не сразу понял, куда он показывает. И только потом сообразил взглянуть не на саму крепость, а выше. Я уже видел подобное на кладбище у Александро-Невской лавры в день знакомства с покойным Юсуповым, но на этот раз зрелище вышло куда масштабнее.
Человек, который смог бы не заметить колоссальный выброс мощи Таланта, пожалуй, даже назвал бы его ярким и красивым. Ангел на золотой игле шпиля Петропавловского собора на мгновение вспыхнул так ярко, что стало больно глазам.
И принялся резать темнеющее вечернее небо. |