Они были все еще там — глубокие дыры в сплошной зелени, затянутые терновником и ежевикой.

Огромные узловатые кремни все еще поднимались и в деревенских садах.

Иногда они были больше человеческой головы. Они часто и походили на головы.

Кремни были так расплавлены, искривлены и изогнуты, что, глядя на них, можно было почти увидеть чье-нибудь лицо, странное животное, морское чудище.

Иногда наиболее забавные вставляли в стены — на показ.

Старики называли их «обмелки», что значит «дети мела». Тиффани они всегда казались… странными, как будто камень стремился стать живым.

Некоторые кремни были похожи на куски мяса или кости, или еще что-нибудь со стола мясника — привет от тьмы на морском дне, как будто мел пытался создать живых существ.

Где здесь только не было ям. Повсюду на Мелу были люди. Здесь были каменные круги, наполовину разрушенные, и могильные курганы — зеленые холмики, где, как говорилось, похоронены вожди былых времен со своими сокровищами. Никто не пытался раскапывать их, чтобы проверить.

В мелу были вырезаны нечеткие фигуры, которые иногда от нечего делать откапывали пастухи, пропадавшие на холмах с отарами. Мел был всего в нескольких дюймах под торфом. Следы копыт могли продержаться сезон, но вырезанные фигуры держались в течение тысяч лет. Они изображали гигантских лошадей, но в них была одна странность — их нельзя было толком рассмотреть снизу. Они выглядели так, как будто были сделаны для зрителей в небе.

И еще были странные места, такие как Кузня Старика, которая была всего лишь четырьмя плоскими кусками скалы, уложенными таким образом, что они составляли своего рода полузарытую хижину на склоне холма. Она была всего несколько футов глубиной и ничем не примечательна на вид, но если крикнуть в нее, эхо возвращалось только спустя несколько секунд.

Повсюду были следы людей. Мел был важен.

Тиффани миновала навесы для стрижки овец. Никто не увидел ее. Стригали не заметили девочку, двигающуюся, не касаясь ногами земли.

Лоуленд уменьшался позади, и теперь она была на самих холмах. Только случайное блеяние овцы или крик ястреба нарушали наполненную тишину, состоящую из гудения пчел, ветра и звука тонны травы, растущей каждую минуту.

С обеих сторон Тиффани Нак Мак Фиглы мчались, как оранжево-синие молнии, мрачно смотря вперед.

Они переваливали через некоторые холмы без остановки и бежали вверх и вниз по краям мелких низин без пауз. И именно тогда Тиффани увидела впереди ориентир.

Это была небольшая отара овец. Среди них было несколько овец, которых недавно постригли. В этом месте теперь всегда была горстка овец. Отбившиеся находились здесь, сюда же направлялись ягнята, потерявшие своих матерей.

Это было волшебное место.

Не надо было больше присматриваться, чтобы увидеть железные колеса, увязшие в торфе, и пузатую печь с коротким дымоходом…

В день смерти Бабули Болит мужчины срезали и сняли торф вокруг фургона и аккуратно сложили неподалеку. Потом они вырыли глубокую яму в мелу, шесть футов глубиной и шесть футов длиной, вытаскивая мел большими влажными блоками.

Гром и Молния внимательно следили за ними. Они не лаяли и не скулили.

Они казались скорее заинтересованными, чем расстроенными.

Бабуля Болит была завернута в шерстяное одеяло, с пучком сырой шерсти, прикрепленной к нему. Это был пастуший обычай. Это должно было сказать любым заинтересованным богам, что человек, похороненный здесь, был пастухом и потратил много времени на холмы, а за окотом и всем прочим не мог уделить много времени религии, не ходил во всякие церкви и храмы, но надеется, что боги все поймут и будут к нему благосклонны. Бабуля Болит, надо сказать, не была замечена за молитвой кому-нибудь или чему-нибудь ни разу в жизни, и все были согласны с тем, что у нее и сейчас не будет времени на бога, который не понимает, что окот на первом месте.