У одного на голове сидел бесформенный шлем, больше похожий на котелок. У второго, как я заметил, не хватало половины зубов — он издали улыбнулся мне, обнажив свой кривой частокол.
Судя по внешности, эта парочка была кем-то вроде странствующих наемников, от которых давно отвернулась удача; Мне был хорошо известен такой тип людей. Возможно, они оказались в городе, выполняя работу вроде моей, задержались, спустив все до последнего гроша, попали в бедственное положение и застряли здесь. Обычно причиной всего этого бывает чья-нибудь хорошенькая мордашка, которую можно увидеть в таверне…
Вспомнив о Нищей Красавице, я твердо решил, что никогда не позволю себе ничего подобного.
Мне нужно было прикорнуть где-нибудь на часок-другой, а потом, плюнув на всех красавиц — ив лохмотьях, и в бальных платьях, — я собирался как можно скорее унести ноги из этой убогой, засиженной мухами дыры.
* * *
И все же я решил устроиться на постоялом дворе. Хозяин уверил меня, что у него самые широкие и мягкие кровати в городе.
Я согласился на его предложение и, оставив Джеда на заднем дворе, поднялся к себе в номер.
Хозяин не солгал.
Я затворил ставни, чтобы укрыться от ярких лучей утреннего солнца, скинул сапоги и растянулся на пуховой перине. Две недели подряд мне приходилось ночевать на голой раскаленной земле, по сравнению с которой перина показалась мне легкой, как облако. Не успел я положить голову на подушку, как тотчас же провалился в сон.
Меня разбудила громкая музыка. Трубили рожки, гремели барабаны, звенели цимбалы. А дополнял эту какофонию гул людских голосов.
Я вскочил с постели, подбежал к окну и распахнул ставни. Солнце уже садилось — похоже, я проспал весь день. Внизу, на площади, кишмя кишел народ: люди толкались, кричали, выгибали шеи, чтобы увидеть процессию, которая медленно двигалась по главной улице. В жизни не видел такого столпотворения.
Я заметил несколько знакомых лиц — это были горожане, с которыми мне довелось встретиться утром. Здесь были городские стражники… Несколько странствующих рыцарей… И, конечно, Павлин.
Я нахмурился. Мне показалось, что он беседует с…
Нет, невозможно! Я пригляделся внимательнее. Нет! Ошибиться невозможно! Павлин что-то горячо обсуждал с Грудой Тряпья.
«Странно», — подумал я.
То, что произошло в следующее мгновение, показалось мне еще более странным. Я увидел, как Павлин сунул обнищавшему купцу небольшой мешочек с деньгами.
Старик-оборванец заковылял прочь, зажав мешочек с золотом в костлявой руке. Я твердо знал, куда спешит Груда Тряпья. Он явно направлялся в таверну — единственное место, где можно было вдоволь нахлебаться вина.
Но с чего бы Павлин проявил такую щедрость? Даже если купец удержал десять золотых из моего жалованья, он вряд ли стал бы раздавать свои кровные направо и налево.
Я снова перевел взгляд на процессию. Не меньше половины городских жителей выскочили на улицу, чтобы полюбоваться шествием. Густой поток людей, завороженных звоном литавр и барабанным боем, тянулся за музыкантами. Наверно, в городе начиналось какое-то торжество.
По городу шли акробаты, танцоры, жонглеры и трубачи, а за ними вереницей тянулись разгоряченные местные зеваки. Я долго наблюдал, как по улицам кружили подгулявшие горожане. И вдруг заметил, что из-за угла вышли четверо крепких, одетых в черное мужчин. На плечах они несли огромный золотой трон. И сидя на этом постаменте над головами у возбужденной публики медленно проплывала принцесса, или даже королева. На ней был шелковый наряд пурпурного цвета, широкий серебристый тюрбан, лицо закрывала такого же цвета вуаль. На шее принцессы сияли ожерелья из драгоценных камней, а пальцы были унизаны перстнями, на запястьях и лодыжках звенели браслеты. Все украшения были усыпаны драгоценными камнями, грани которых переливались и сверкали в лучах заходящего светила. |