Путешественники постоянно смотрели на север, стремясь увидеть на горизонте очертания Замковой горы. Но это было пока что лишь мечтой. Замковая гора вздымалась в небо на тридцать миль, пронзала атмосферу и соприкасалась с иной империей – с космосом – но, даже несмотря на колоссальную величину, разглядеть ее с такого расстояния было невозможно.

– Ну как, вы ее разглядели? – то и дело спрашивал Гиялорис (он был не так хорошо образован, как другие его спутники, и слабо представлял себе устройство мира).

А Септах Мелайн, которого мало что могло надолго вывести из игривого настроения, отвечал ему:

– Мне кажется, это может быть вон то темно‑серое пятно справа.

– Это облако, Септах Мелайн, – тут же откликался Свор, – всего лишь облако! Вы же сами прекрасно это знаете.

– Но если Гора такая высокая, – недоумевал Гиялорис, – почему же ее не видно из любого места на Маджипуре?

– Гиялорис, мир выглядит вот так, – вмешался в разговор Престимион, пальцами обеих рук сложив в воздухе сферу – А это, – он развел руки в стороны, – та часть мира, которую вы в состоянии увидеть. Говорят, что этот мир больше всех остальных, на которых обитают люди. Говорят также, что окружность Маджипура в десять раз больше, чем окружность Старой Земли, с которой много сотен веков тому назад прибыли наши предки.

– А я слышал, что даже еще больше. Мне говорили, что в двенадцать или четырнадцать раз больше Земли, – вставил Свор.

– В десять раз, в двенадцать или в четырнадцать – это не имеет практически никакого значения, – сказал Престимион. – Как бы то ни было, это огромный мир, Гиялорис, и когда мы передвигаемся по нему, он изгибается – вот так – он снова сложил пальцами сферу, – и мы не в состоянии видеть вещи, находящиеся на большом расстоянии от нас, потому что кривизна очень велика, и все, что удалено, прячется за нею. Даже Гора.

– Я не вижу никакой кривизны, – надулся Гиялорис. – Смотрите сами: мы плывем по Глэйдж, и все вокруг нас плоское, как доска. И всю дорогу мы не ехали ни по каким кривым, так же как и кто‑либо из тех, кого я видел по пути.

– Но вы согласны, что вершина Замковой горы поднимается выше, чем мы сейчас? – спросил Септах Мелайн.

– Зачем спрашивать. Вы же сами знаете, что вершина Замковой горы выше вообще всего на свете.

– Конечно, – согласился Септах Мелайн, – но в таком случае ясно, что мир должен изгибаться от того места, где мы находимся, к Замковой горе, потому что Гора высока, а мы малы. Кстати, именно поэтому река течет только в одном направлении: вниз, с Горы к Лабиринту и дальше, к Аруачозии, и никогда от Аруачозии в сторону Горы; ведь вода не может течь на подъем. Но изгиб очень плавный, так как мир чрезвычайно велик, и дуга должна идти так, так и так, – он провел рукой в воздухе, – очень постепенно. Поэтому земля, сколько видит глаз, кажется нам плоской, хотя на самом деле она всегда слегка изгибается. На протяжении многих и многих миль, изгиб увеличивается. Поэтому мы не можем разглядеть Гору на таком большом расстоянии; она находится за много тысяч миль от нас и скрыта за выпученным животом земли. Я правильно объясняю, Престимион?

– Очень изящно и точно, – отозвался тот, – точно так же, как делаете все остальное.

– И когда же мы, в таком случае, увидим Замковую гору? – сварливым тоном спросил Гиялорис, с мрачным видом выслушав все объяснение.

– Когда продвинемся по дуге ближе к дому; наверняка за Пендивэйном, возможно, даже за Макропросопосом, а то и в Митрипонде.

– До этих городов еще очень далеко, – утвердительно заметил Гиялорис.