Поскольку в плодородном оранжевом иле южного берега озера – и нигде больше на всем Маджипуре – росли диумбатаровые деревья, ветви которых расходились не от единственного ствола, а от огромной короны розовато‑серых воздушных корней, торчавших, как сваи, из прибрежного ила. Эти голые корни – у каждого дерева их было множество – поднимались на высоту пятнадцати, двадцати, а иногда даже тридцати футов над землей, а там, где дерево решало обзавестись кроной, корень во множестве выпускал длинные, похожие на виноградную лозу побеги, густо покрытые глянцевыми листьями величиной с блюдце и цветочными стеблями, на которых под острым углом торчали в разные стороны алые копья.

Обитатели побережья давно обнаружили, что если обрезать молодой побег диумбатарового дерева на уровне первой листовой почки, то побег начинает расти на этом же уровне вбок, и в конце концов после множества подобных операций образуется плоская древесная платформа восемнадцати‑двадцати футов в поперечнике – идеальная основа для дома. А сами постройки возводились из блестящих тонких полупрозрачных листов глянцевого минерала, который добывали в утесах, возвышавшихся в нескольких милях к востоку. Эти листы сгибали, придавая им куполообразную форму, скрепляли купола деревянными обручами, деревянными же колышками крепили к платформам и жили внутри их. В большинстве своем это были простые лачуги не более чем в три‑четыре комнаты. Но на закате, озаренные потоками золотистых лучей, сводчатые хижины, сверкавшие кроваво‑красным отраженным светом, обретали невероятную, хотя и недолговечную красоту.

Престимион и его спутники поселились в скромной гостинице для путешествующих торговцев в первой же попавшейся на пути свайной деревне. Это местечко называлось Домри‑Тайк; там, как им сказали, можно было надеяться найти транспорт для продолжения путешествия. Принц решил, что вернее будет не открывать своего имени, а остаться для содержателей и постояльцев гостиницы и окрестных жителей одним из молодых аристократов, возвращающихся домой на Замковую гору после посещения Лабиринта.

Деревушка располагалась не более чем в сотне ярдов от берега. Почва здесь – не то глина, не то ил – была постоянно сырой. Почти каждую осень, в сезон штормов и дождей, озеро выходило из берегов; в отдельные годы, особо обильные влагой, оно приходило прямо в деревню, вода плескалась между розовых свай, и перебираться из дома в дом приходилось в каноэ. А иногда, раз в один‑два века, случалось, что вода доходила и до нижних этажей домов.

Так рассказывала горничная, которая принесла путешественникам простую пищу: жареную озерную рыбу и кислое молодое вино.

Такое наводнение случалось в дни Сетифона и лорда Станидара, сказала она, и еще одно – при Душтаре и лорде Вайше. А во время правления короналя лорда Мавестоя произошло такое наводнение, что деревня в течение трех дней была залита по самые крыши, причем случилось это как раз во время великого паломничества короналя.

Нилгир Сумананд, уже давно исполнявший при Пре‑стимионе обязанности распорядителя в поездках, собрался в деревню, чтобы поискать судно для продолжения путешествия. Раз уж в этих местах даже горничные так разбираются в древней истории, Престимион попросил своего помощника попытаться выяснить, так ли хорошо они знакомы с текущими событиями. Возвратившись в сумерках, Нилгир Сумананд сообщил, что обитатели Домри‑Тайк, судя по всему, действительно знали о недавних переменах во власти. На многих зданиях были вывешены портреты последнего понтифекса Пранкипина, убранные желтыми траурными лентами.

– А новый корональ? Что говорят о нем?

– Они знают, что Корсибар занял трон, но никаких его портретов я не видел.

– Ну, конечно, нет, – сказал Престимион. – Где они могли бы их раздобыть так быстро? Но его имя часто упоминалось в разговорах?

– Да, – Нилгир Сумананд со смущенным видом глядел в сторону.