— Но я вырос, Мэгги. Я знаю, как выглядит обратная сторона зеркала, она темная и тусклая, никакой тайны. И мужчина не желает отражения ни в своей постели, ни в своей жизни. Он желает теплую любящую женщину, а не плоское отражение в зеркале.

— Никто не говорил мне так, чтобы это столь сильно ранило меня. Не говори больше, разве ты не видишь этого? Это совсем не холодное зеркало… это горячее… почему ты не веришь мне? Зачем ты меня испытываешь таким способом? Не делай этого… пожалуйста, не делай…

— Это твой отточенный трюк, дорогая. Женщина таинственна лишь до тех пор, пока мужчина не в состоянии проникнуть слишком глубоко. Улыбки, когда я хочу их видеть. Злость, когда я чувствую, что мне нужно бороться. Страсть

или требовательность… — его голос сорвался на высокой ноте.

— Это не ты, — прошептала Мэгги. Боль и замешательство затмили ее мысли, в то время как давление эмоций изнутри только усилилось.

— Я не понимаю, зачем ты говоришь такие вещи.

Гедеон не знал, как долго еще сможет продержаться. Ее широко раскрытые глаза были так темны, что казались бездонными, ни единой искорки. Дверь все еще закрыта. Ну что с этим поделать, черт возьми? Мрачно, презрительным тоном он произнес:

— Почему? Я хочу, чтобы ты знала — я все понял. Это ведь просто игра, да? Все эти очаровательные отражения, ослепившие меня, ты была приманкой, Мэгги, верно? Приманкой, чтобы сохранить «Страну Чудес» в бизнесе, — он отчаянно надеялся, что прав, что подобрал ключ, ибо знал — она никогда не простит, если он посмеет выдвинуть подобное обвинение в следующий раз.

— Приманка?.. О нет… Зеркала… О, как бы я хотела ненавидеть тебя!

Когда это случилось, оно застало Гедеона врасплох. Он не знал, когда ему следовало этого ожидать, не знал, чего ожидать. Но узнал это сразу, несмотря ни на что. Это была самая гипнотизирующая вещь из всех, которые ему доводилось видеть в жизни.

Глаза стали окнами в душу. Скорее зеркалами могли быть чьи угодно глаза, только не Мэгги. Потому что когда появился свет, он пришел из такой глубины, что не осталось никаких сомнений в его происхождении. Теперь уже не было никаких намеков на то, что может происходить в самой глубине, это все было здесь, все, что есть в ней. Разум, неудержимость, страсть, юмор, мудрость, терпение, темперамент… все взгляды, говорившие о понимании безумных вещей, торжество, бессознательно вырвавшиеся слова и самое лучшее, что только было в ней.

— Мэгги, — прошептал он.

— Приманка? — тихо сказала она. Ее голос дрожал, показывая, как сильно она уязвлена и возмущена. — Я люблю тебя, ты, идиот! — она выбралась из-под одеяла, став на колени, серебристые волосы разлетелись по плечам, будто ее эмоции были буквально пронизаны электричеством. Тенниска скрывала совсем немного, и Гедеон был так ошарашен, что не сразу почувствовал маленькие руки на своих плечах, когда она попыталась встряхнуть его.

— Как ты осмелился сказать, что я — отражение?

Гедеон подчинился инстинктам. Он схватил ее в охапку и прижал к себе, одной рукой придерживая ее голову, ощущая, как струятся между пальцев серебряные шелковистые волосы, будто существовавшие сами по себе, в то время как он закрыл ее губы своими. Кулачки стучали по его спине и плечам еще некоторое время, затем стихли. Ее пальцы разжались, и Мэгги начала гладить его волосы. И тут ее губы раскрылись, и она ответила на его поцелуй.

Все еще целуя, он легко положил её на кровать, наклонившись, начал покрывать поцелуями ее лицо, ощущая соленый вкус ее слез.

— Не плачь, — сказал он хрипло. — Не плачь, Мэгги.