Таково‑то мастерство О'Мэлли.

Я нашел свой халат и покинул спальню в поисках Мидж. Она была внизу, сидела на пороге кухни, подперев подбородок коленями, и смотрела на цветы в саду. И снова я не сразу заметил, что было не так, – впрочем, в данном случае слово «было» не совсем уместно, поскольку как раз чего‑то не было.

Я наклонился и поцеловал Мидж в шею. Ответа не последовало. Она лишь чуть подвинулась, и я плюхнулся рядом.

Хотя мы находились на затененной стороне коттеджа, я бы сказал, что солнце сияло во всю силу и играло всеми красками в саду. Бледное небо над головой имело цвет вылинявшего рабочего халата, а вдали терялись смутные клочки облаков. Но там, где мы сидели, воздух был прохладен.

– Как нынче чувствуешь себя, Ведьмочка? – спросил я намеренно бодрым голосом и положил руку ей на плечо.

Ее ответ был краток.

– В замешательстве, – вот и все, что она ответила.

– Да, я тоже. Но не в таком замешательстве, чтобы не видеть, что собой представляют Майкрофт и его подленькая секта.

– Оставим это, Майк, – проговорила Мидж безучастным тоном.

А я проговорил рассудительно:

– Не думаю, что у нас получится. Ты слишком очарована ими, и меня это пугает.

Она быстро пожала плечами, словно дернулась.

– Мидж, ты подумала о том, что я говорил ночью?

По‑прежнему не глядя на меня, она ответила:

– Ты очень много всего наговорил. Сам‑то помнишь?

Теперь ее голова повернулась в мою сторону.

Я в самом деле не сразу вспомнил. Я столько наговорил, что в голове осталась полная каша, не запутанная, а скорее перемешанная. И лишь спустя некоторое время этим предположениям (догадкам?) предстояло проясниться. Голова болела, а на языке можно было демонстрировать тест с лакмусовой бумажкой. Я удивился, как на меня подействовал один стакан вина И тут до меня дошло, что же отсутствовало в саду.

– Куда делись наши друзья? Обычно в это время один‑два слоняются тут в надежде чем‑нибудь полакомиться.

– Никуда не делись, их с утра не было, – без всякого выражения сказала Мидж.

Я нахмурился.

– Может быть, где‑то нашли меню получше, – выдвинул я не слишком убедительное предположение, отказываясь верить, что отсутствие обычной клиентуры служит неким признаком. Но меня это встревожило, и я с надеждой добавил: – Но хоть Румбо‑то здесь?

Мидж покачала головой:

– Нет, еще нет.

Это совсем меня обеспокоило. В отсутствии этого обжоры таилось что‑то нехорошее. Мне вспомнились слова Боба по телефону: «Дурные флюиды».

Мидж встала, и моя рука упала с ее плеча, как ненужная принадлежность.

– Мне нужно одеться и съездить в деревню за покупками, – холодно сказала Мидж и уже повернулась, прежде чем я успел встать на ноги.

– Эй, погоди минутку, – я снова схватил ее за локоть и притянул к себе. – Мы же друзья, ты еще помнишь? Не просто любовники, но и добрые друзья, самые лучшие, каких только каждый из нас имел когда‑либо. Не запирай от меня свои чувства, Мидж, как бы плохо ты ни думала обо мне. Да, ночью я расстроил тебя своими взглядами на кое‑что, но это не мешает нам поговорить, правда? Чем бы я ни расстроил тебя – это все из лучших побуждений. Боже, я люблю тебя так, что не выразить...

И опять она могла бы продолжить: «Люблю тебя каждый Божий день», – а я бы сказал: «И завтра вдвое полюблю!» – и остальное мы бы допели дуэтом. Но этим утром нам не было суждено такое. Мидж даже не улыбнулась. Все, чего я дождался, – это горестного молчания.

Потом напряжение вроде бы на мгновение покинуло ее, Мидж посмотрела на землю, отводя глаза от меня.