– Да разве вы пользуетесь этой плитой? Полагаю, нет. Подоприте камень и не суйтесь туда, вот и все, мистер Стрингер. Вот, я записываю. Осмотрят все, что нужно сделать, и скоро вы снова будете в полном порядке. До свидания, мистер Стрингер, надеюсь, вам нравится в той чудесной части леса.

Раздались короткие гудки, разговор на этом закончился. По крайней мере с О'Мэлли проблема решена.

И снова странный шум сверху.

Сделав два шага, я вытянул голову, чтобы посмотреть на лестницу. Мне были знакомы эти звуки.

Но теперь послышался другой шум. Снизу.

Я внимательно вслушался, в нерешительности, что обследовать раньше – не хотелось идти ни вверх, ни вниз.

Снова снизу. Скребущие звуки, потом шелест бумаги.

– Мидж?

Может быть, она вернулась из деревни. Никакого ответа. Впрочем, она, может быть, все еще дуется на меня.

– Мидж, это ты?

Кто‑то там определенно был, но не отвечал. Я встал на верхнюю ступеньку лестницы и неуверенно заглянул за поворот, вниз, в кухню. Самое мое любимое место.

На буфете загремели чашки (я не оставил на столе ни одной).

Я отказывался соображать, меня уже тошнило от страха, и я героически пошел вниз (действительно хромая: укус шмеля так и пульсировал в ноге).

Добравшись до кухонной двери, я в изнеможении осел на пол.

– Румбо, глупенький ты попрошайка!

Со своего насеста на полке он тоже выбранил меня за то, что я так напугал его. На столе лежала разорванная пачка печенья, ее содержимое рассыпалось, частью погрызенное.

– Хоть ты нас не бросил, – сказал я, подобрал обломок печенья и протянул Румбо, который схватил его, не прекращая громких жалоб.

– Так куда сегодня все подевались? – перебил я его. – Тоже ощутили в Грэмери дурные флюиды? Поэтому птицы не явились на завтрак?

Но Румбо, видимо, был так же озадачен.

– Впрочем, тебя пугает не только это, верно? Должен тебя предупредить: здесь все уже не так, как было, и я сам немножко напуган. Что‑то присутствует в атмосфере – ты чувствуешь? Как будто что‑то подкрадывается, но тут же прячется, как только обернешься. Ты меня понимаешь?

Думаю, он не понял. Он только отгрыз кусочек печенья, как обычно, по‑собачьи, вздернул головку, но не придал особого значения моим словам. Впрочем, чего стоило ожидать от белки?

* * *

Дверь в мансарду заклинило (хотя поначалу мне пришло в голову, что ее держит кто‑то изнутри).

Я стоял на ступеньке, поворачивал ручку и одновременно надавливал на дверь другой рукой. Румбо, так же, как и я, заинтересованный исходившими сверху странными звуками, составил мне компанию в моей рискованной экспедиции по винтовой лестнице. Каждый раз, когда доносился звук – между ними были долгие, долгие паузы, – беличья головка вздергивалась, как на стержне, и Румбо рывками осматривался по сторонам. Звуки отдавались музыкальным гулом – вот почему они показались мне знакомыми.

Такие звуки производит большой палец, двигаясь по струнам гитары.

Но этот звук был тише, слышался только резонанс, медленно затухающие колебания, оставляющие после себя задумчивую тишину, пока струн не коснутся снова.

К счастью – поскольку моего геройства хватило лишь на спуск в кухню – я догадался о причине этих звуков. Какая‑то птичка, а может быть, страдающая бессонницей летучая мышь, каким‑то образом пробралась в мою музыкальную студию и, пролетая мимо, крыльями задевала гитару. Или семейство обычных мышей могло устроить себе в гитаре гнездо, и члены семьи задевали струны при входе и выходе из норки. Оба объяснения казались мне убедительными, я все еще верил в логику (даже после всего случившегося).

Я налег сильнее, и дверь приоткрылась. В комнате на минуту воцарилась тишина.

Тогда я навалился на дверь плечом, дверь скрипнула по полу и открылась.