Я полез к квадратной заплате дневного света, скользя по доскам и царапая о них колени, но не останавливался, я собирал ладонями занозы, фонарь дико метался из стороны в сторону, возбуждая летучих мышей, которые пищали то ли в тревоге, то ли от возмущения – может быть, от того и другого.

Одна пролетела у самого моего лица, и я ощутил на щеке движение сырого воздуха. Что‑то мягко ткнулось мне в спину и на мгновение задержалось там, прежде чем упасть.

Я чуть не закричал.

Но я был уже у люка Я перебросил в него ноги и вывалился вниз, только локти удержали меня от падения на пол. Ноги нащупали стул, и я ухватился за крышку люка, пригнув голову, когда маленькое тельце вылетело из темноты и коснулось моей руки.

Я потянул крышку, и едва успел убрать пальцы, как она захлопнулась.

Упавший фонарик покатился по полу. Упершись руками в колени, я стоял на стуле и, разинув рот, сделал глубокий вдох в надежде, что этим удержу внутри завтрак, который уже был на пути наружу.

Страница двадцать семь

Я уехал из Бэнбери злой, растерянный и не знаю, какой еще. Наверное, заинтригованный. О да, и в некотором роде свыкшийся.

Бывший душеприказчик Флоры Калдиан весьма неохотно согласился повидаться со мной, но у него не было большого выбора. Он нес определенную ответственность в отношении продажи Грэмери, а я настаивал на встрече. А может быть, он, кроме того, испытывал угрызения совести.

Я хотел увидеться с ним, потому что требовалось объяснить некоторые вещи, касающиеся престарелой леди и коттеджа, а Огборн, вероятно, являлся здесь самым важным (если не единственным) звеном. Я хотел побольше узнать о Флоре Калдиан. Я хотел побольше узнать о Грэмери. Я хотел выяснить, какое отношение ко всему этому имеют синерджисты.

Ну, и я получил ответы, однако не скажу, что они что‑нибудь прояснили. Теперь я запутался по‑новому.

Бикклшифт, агент по недвижимости, продавший нам коттедж, был первым, с кем я попытался связаться после моего тошнотворного (буквально) приключения с летучими мышами на чердаке, но он уехал в двухнедельный отпуск. Вы можете подумать, что я придал слишком большое значение этому инциденту – в конце концов, это были всего лишь маленькие крылатые млекопитающие с заостренными ушками, и у них рождались малыши, – но вам нужно было оказаться там, чтобы понять всю жуть происходящего. В этих крошечных, мягких детенышах не было ничего общего с Бемби, ничего милого, это возникновение новой жизни больше походило на испражнение, чем на порождение. Видите ли, я словно стал свидетелем размножения дисгармонии, передо мной распространялось тлетворное влияние, а не проявлялся естественный восторг природы. К тому времени мне стало совершенно ясно, что Грэмери имеет две стороны, два края или два измерения – в зависимости от того, как вы предпочтете описывать эти противоположные стихии. Может быть, это были разные зоны: Положительная и Отрицательная. Сначала, когда только что въехали, мы очутились в хорошей, Положительной. А теперь обнаружили совсем рядом с ней что‑то другое. Выражаясь словами Дилана (Боба), «времена меняются». А если оглянуться назад, то можно заметить, что перемены начались с появлением синерджистов.

И эти новорожденные мышата каким‑то образом олицетворяли собой эту отвратительную метаморфозу Грэмери, эту перемену, которая не могла быть внезапной, а вкрадчиво, медленно подползала, как морская гадина, которая вылезла из океана, оставляя на берегу слизистый след, научилась дышать и набралась сил подняться. И двинулась дальше, понуждаемая теми, кто мог воспользоваться ее мощью.

Абсурд? И это только половина.

Но я забегаю вперед. Я упомянул обо всем этом только потому, что вот так на меня нашло прозрение, словно случайные капли сведений упали сверху и рассыпались по моей голове крошечными уколами, прежде чем просочиться в мозг.