Я ворочал в голове мысль, не признаться ли Бобу что произошло здесь во вторник, но почему‑то решил, что мой старый собутыльник не воспримет меня всерьез. Уж я‑то знал, что он поднимет меня на смех. Почему я не рассказал Мидж о моей ночной вылазке в поисках зловещей манящей фигуры? Потому что Мидж тоже была полна предчувствий (конечно, связанных с Майкрофтом), эпизод с «двигающейся» картиной сильно повлиял на нее, и наши отношения несколько осложнились. Чуть нажмите на меня, и я расскажу, что к тому времени у меня самого появились нехорошие сомнения насчет себя. Я уже засомневался, не страдаю ли какой‑то формой ментальной аберрации (если хотите, назовите это неврозом на изменение обстановки) – в холодном свете дня все это казалось таким нереальным, таким фантастичным. Сказать по правде, я решил подождать, посмотреть, что будет. Да и все равно не было большого выбора.

Румбо приблизился, одним глазом следя за чужаком. Боб цокнул языком, словно подзывая собаку или ребенка, и Румбо вздернул головку. Он какое‑то время с любопытством рассматривал Боба, потом нахально вскочил на садовый столик, где стояли две пустые банки от пива, и заглянул в треугольное отверстие одной, чуть не перевернув ее. Удержав банку лапами, Румбо к восторгу Боба слизнул с края оставшееся там пиво.

– Он любит пиво! – вскричал Боб. – Белка‑алкоголик! Вижу, вы постарались в борьбе с грызунами, Майк. Ловко придумано: споить вредителей!

– Румбо не вредитель, он член семьи.

Боб посмотрел на меня как на пережиток, ухмыльнулся и воздержался от комментариев.

Я предвкушал, как они приедут в гости, ожидал, можно сказать, весь день, ожидал с радостью Боба и Киви, и Большую Вэл, которая должна была приехать с минуты на минуту, – наших первых гостей в Грэмери. И теперь мы с Мидж (несмотря на ее прежние сомнения насчет Боба) получали от этого удовольствие. Я наконец начал расслабляться, вторая банка пива и дружеская компания помогли мне успокоиться. Кролики вылезли порезвиться перед сном, хотя в этот вечер держались в отдалении от самого коттеджа, словно чувствуя чужих, и несколько птичек порхали вокруг, как припозднившиеся покупатели. Ветерок еле дул, и даже он нес в себе тепло.

Я прихлебывал пиво и впитывал в себя атмосферу.

Мы выпили еще перед ужином в круглой комнате, на этот раз все вместе; Мидж не изменила своему лимонаду и содовой, а остальные позволили себе кое‑что покрепче. Большая Вэл приехала за двадцать минут до этого, ей отчаянно не хватало крепкого джина с тоником, чтобы прийти в себя после поездки. Она и Боб уже встречались раз или два, и добродушная враждебность между ними всегда служила поводом для шутливой пикировки. Боб любил, когда женщины определенно женственны и не агрессивны – Киви в этом отношении казалась образцом – и поэтому Вэл вряд ли могла понравиться ему. Он начал с комплимента по поводу ее грубых деревенских башмаков – «как раз, чтобы шлепать по свинячьему дерьму», как он выразился. Вэл тоже ответила комплиментом, восхитившись его розовым кожаным галстуком – «идеально для удавки», предположила она.

После обмена любезностями мы с Мидж предложили тост за здоровье наших первых «официальных» гостей, а они по очереди произнесли тосты за наше счастье в Грэмери. Какое‑то время мы болтали ни о чем, но Вэл явно не терпелось осмотреть последнюю работу своей клиентки, у нее прямо‑таки загорелись глаза, когда она вошла и заметила у стены мольберт – и тут же подскочила к нему. Там по‑прежнему находилась картина с видом коттеджа, накрытая от пыли калькой. Со вторника я не смотрел на нее, но наблюдал, как Вэл приподняла кальку, – мне была интересна ее реакция. Не знаю, чего я ожидал, но не сдвинутых бровей.

Я заметил это ее выражение лица, лишь потому что внимательно следил, так как нахмуренность тут же сменилась улыбкой.