Но вместо этого Якоб вдруг увидел, что на нем глянцевым блеском заблестели черные красивые перья, теплые и уютные, они были гораздо лучше, чем оперение, которое он потерял, когда нечаянно залетел в ядовитые химические облака. Якоб приосанился, высоко поднял голову, взмахнул одним крылом, другим, потом склонив голову к плечу, оглядел свой новый наряд. Оба крыла были без каких-либо изъянов.

   – Ах, батюшки-светы! О великое яйцо птицы Рух (Птица Рух – мифическая птица, упоминается в «Сказках тысяча и одной ночи».)! – воскликнул Якоб. – Мориц, ты видишь то же, что и я, или я уже вконец рехнулся?

   – Вижу то же, что и ты, – прошептал котишка. – И от всего сердца поздравляю. Для ворона преклонных лет вид у тебя почти элегантный.

   Якоб взмахнул новыми крыльями и закричал в восторге:

   – Ур-ра! У меня нигде, нигде не болит! Я словно заново на свет вылупился!

   Бредовред и Тирания смотрели на ворона остекленевшими глазами. Их мозги окутал такой густой пьяный туман, что оба толком не поняли, что произошло.

   – Как же т-так… – пробормотала ведьма. – Что з-за дурацкие шутки выкидывает тут … ик!.. эта птица? Ик! Значит, все было не пра… правильно?

   Бредовред пьяно захихикал:

   – Тира… Ти-ри-ра… Ти-ра-ра-ра… Тетя! Ты, видать, чегой-то перепутала… Ик! Ты же вечно… Гы-гы! Вечно все путаешь и забываешь. Видно, ты у нас маленько дурочка… Эх, старушенция… Щас, щас, погоди… Я покажу, как делают… ик! такие дела настоящие… хро… хрю… фессионалы… Не зевай и смотри внимательно.

   Он залпом осушил бокал и пробормотал заплетающимся языком:

Трюкштюк-пунш, твори фрукттрюк,

Хитроушлый… плюхпуншбрюх!

Пусть кот облезлый с фальцетом писклявым

Станет как соловей голосист,

Гы! Обретет мировую славу,

А шелстка… (Ик!) шерстка как шелк заблестит!

   Мориц, который только что едва не умирал и не то что петь – говорить нормальным голосом не мог, вдруг почувствовал, что все его крошечное, толстое, слабенькое тельце налилось силой, он вдруг вырос и превратился в крепкого красавца кота. Шерсть у него теперь была не в дурацких пестрых пятнах, а белая как снег и мягкая как шелк, усы же у Морица стали такие, что ими мог бы гордиться даже тигр.

   Мориц важно откашлялся и заговорил новым голосом – таким звучным и сильным, что сам пришел в восторг.

   – Якоб, дорогой мой друг, как я тебе нравлюсь?

   Ворон подмигнул и сказал:

   – Первоклассный вид, Мориц. Ну, принц, ни дать ни взять! Ты таким всегда хотел быть.

   – Знаешь, Якоб, – сказал кот, разгладив усы, – зови меня, пожалуй, как раньше, Мяуро ди Мурро. Пожалуй, это имя мне теперь больше подходит, как тебе кажется? А ну-ка, слушай! – Он набрал полную грудь воздуха и сладко замяукал. – О sole mio!..

   – Тише, тише! Помни об опасности, – зашикал на него Якоб.

   К счастью, колдун и ведьма ничего не слышали – как раз в ту минуту, когда кот запел, у них начался дикий скандал. Они громко ругались, с трудом выговаривая слова, и костерили друг друга на чем свет стоит.

   – Это ты-то спесивалист? – негодовала Тирания. – Да я щас лопну… ик! От смеха… Ха-ха! Ты просто шляпа… растяпа… неумеха…

   – Да как ты смеешь! – зарычал Бредо-вред. – Ты-то! Ты! Смеешь судить о моих просеффио… фропессио… профессиональных хва… квачествах, старая ты идитетка!

   – Скорей, котик, – зашептал тут Якоб.